Книга Детский сад - Джефф Райман

Текст не пропевался.

— Но там же были ноты, красные такие! — воскликнула Милена. Превращенное в музыку произведение оказывалось по большей части бессловесным.

А вирусы между тем уже воспроизводили с листа ноты. Милена уже слышала эту музыку — взвивы скрипок, гобоев и флейт; зловеще темная гладь с затхлым запахом разлагающейся плоти. Но на поверхности воды все же поблескивал свет, и свет пробивался сквозь наслоения музыки. Даже в этом гиблом месте — над бездонной пучиной болота Стикса — прослеживалась цель и являлась справедливость.

У Милены даже руки затряслись.

— Маркс и Ленин, — приговаривала она, — Ленин-Маркс.

Она переходила от Песни к Песне. Музыка буквально расцветала. У нее были потрясающие по щедрости краски, до въедливости яркие и глубокие; комбинации звучания, которые она и представить себе не могла.

— Чудо какое, — сказала она и разразилась смехом, качая головой. — Просто чудо, все без исключения!

Эмоции в ней настолько стремились наружу, что она вскочила и захлопала в ладоши от безудержной радости. А потом и вовсе запрыгала по каморке, к удовольствию Мойры, которая, видя все это, и сама прониклась ее чувствами.

— Мойра, Мойра! — кричала Милена, обнимая Мойру, которая засмеялась от удовольствия. После чего, положив руки Милене на плечи, посмотрела ей в глаза.

— Это означает, — сказала она, — что Консенсус хочет, чтобы мы сделали эту постановку. И мы собираемся ее поставить, Милена.

Милена прикрыла ладонями глаза, словно защищаясь от обилия чересчур хороших новостей.

— Я просто не могу поверить, — призналась она честно.

Мир вокруг менялся. В этот самый миг она почувствовала, как меняется и ее место в этом мире. Этой опере суждено быть поставленной, обрести жизнь, и она, Милена, будет каким-то образом к тому причастна. Она сумела добиться чего-то очень важного.

— Мы и сами всем этим несколько ошарашены, — сказала Мойра. — Консенсус еще никогда так напрямую не вмешивался в искусство. У нас сегодня на три часа назначено совещание. Если хочешь, я могу тебе оставить партитуру почитать, поразмыслить.

Милена на все лишь кивала: да, да, безусловно.

«Сможет ли она потом принести партитуру сама? — Конечно, конечно: ей уже столько раз приходилось таскать вещи на себе, так что одним разом больше, одним меньше… Да, безусловно да. Когда поступаешь по собственной воле, это же совсем другое дело!»

У Милены на подоконнике лежал апельсин, круглый, как маленький глобус. Вчитываясь в «Комедию», со всеми ее руслами и притоками музыки, втекающими в единый океан, она ела этот сочный плод, упиваясь его вкусом и запахом корочки, стреляющей мельчайшими брызгами. А из узкого окна светило небо с облаками.

Невесомо белые барашки плыли словно в такт музыке. А за ними распахивался бесконечно глубокий небесный простор, затянутый легкой, пронизанной светом дымкой.

Время притягивало. Милену влекло сквозь небо, прочь от апельсина, от манускрипта, от комнаты.

ОНА И СЕЙЧАС ВИДЕЛА НЕБО насквозь, только как бы с другой стороны, с внешней стороны планеты.

Небо представляло собой лишь тонкую дымчато-синеватую пленку, которую, казалось, можно было содрать, как кожуру с апельсина. И тогда Земля предстанет обнаженной и беззащитной.

Внизу находился лес. Он походил на ковер из тысяч зеленых иголок; можно было различить чуть ли не каждое дерево. Сейчас корабль проплывал над Амазонкой. К западу, выдаваясь над голубой дымкой горизонта, виднелись Анды с розоватыми в свете рассветного солнца снежными пиками.

На стенах Пузыря произрастали растения — небольшие горные цветы с крохотными венчиками соцветий на стеблях. Цветы Чехословакии. Пузырь помнил код, отвечающий за их рост и развитие. Та же самая спираль, отвечающая за жизнь, кодировала и информацию. Она разом взращивала и плоть и мысль. Вот такая забавная штука жизнь.

Корабль был живым и сообщался с Миленой. Он знал, чего она желает, и мог консультироваться с ее вирусами насчет генетических кодов. А затем путем мышления реструктурировал соответствующие коды собственных клеток. И выращивал сам из себя цветы, смешивая память и желание.

Как если бы это делала сама Милена.

Она улыбалась, уже не испытывая головокружения от невесомости, а ощущая лишь слегка беспокойное ожидание. Предстояло опробовать оборудование Преобразователя. Надо было создать единый образ. Милена собиралась вообразить розу — такую, чтобы заполняла небосвод внизу.

— А дальше что? — спрашивал стоящий сзади журавлем Майк Стоун. Он контролировал положение и траекторию Пузыря на орбите.

— Дальше? — переспросила Милена. — Район фокусировки очень обширен. Помогать с наводкой мне будет Консенсус.

— Каким образом? — спросил Майк Стоун.

— С помощью Ангела, — ответила Милена.

Неожиданно в теменной области — там, где она подсоединялась к Консенсусу, — начало покалывать.

— Кажется, начинается, — произнесла она.

Информация подавалась ей, но не словами. Она походила скорее на какую-то гирю, которую аккуратно помещают на хрупкую плоть. Словно вся громада Вселенной принялась нашептывать ей. Скулы и виски сдавило от непривычной боли, как будто они вдруг треснули.

Консенсус заговорил.

Как будто внутри нее начал раздуваться воздушный шар. К ее облегчению, вздутие оказалось небольшим, всего-то с апельсиновое зернышко. Послышалось что-то похожее на звон огромного колокола — Милена от неожиданности сделала в воздухе непроизвольный кульбит.

— Он здесь, — прошептала она неизвестно кому и зачем, — Ангел.

Что-то начало раскрываться в голове, как будто на сцене распахивался занавес. Замшевые стены Пузыря, линза окна, звезды и Земля словно расступились, и она оказалась в совершенно ином измерении.

Здесь не было ни света, ни звука, лишь призрачное ощущение соприкосновения. Причем соприкосновение осуществлялось линиями, туго натянутыми между объектами линиями. Сознание простиралось вдоль них, и стоило мысли двинуться, как линии тут же начинали упруго колебаться, подобно струнам музыкального инструмента.

Земля была раненым шаром, аккуратно перебинтованным линиями, идущими от Земли во всех направлениях. Линии соприкосновения уходили к звездам и через восемь минут изгибались, притягиваемые невидимыми узами, в сторону солнечного ядра. Те же линии пронизывали тело Милены и корпус Пузыря, скрепляя их вместе в падении, вечном падении на Землю, в то время как она, тоже падая, постоянно и недосягаемо удалялась от них в пространстве с равной скоростью.

Линии были векторами гравитации. В пятом измерении математическое описание гравитации и электромагнитных явлений абсолютно идентичны. Инфракрасное и ультрафиолетовое излучение, вес и мысль — одно и то же. Вселенная тоже забавная штука.