Книга Дети белых ночей - Дмитрий Вересов

– Вполне, вполне упитанный бутуз у вас, голубушка, получается,– профессор Галле осторожно ощупывал округлившийся живот Натальи Иволгиной, в девичестве – Забуга.

– Доктор...– молодая женщина смущалась своего положения.

– Профессор, если позволите.

– Профессор, а он,– она показала глазами на свой шарообразный живот,– не слишком большой?

Акушер рассмеялся:

– Большими, душа моя, бывают арбузы на базаре. А у вас, простите за старорежимное выражение,– профессор подошел к умывальнику, но лицо его оставалось обращенным к пациентке,– богоданное дитя, и будет оно таким, каким ему положено быть согласно непостижимым для человеческого ума предначертаниям.– Он выключил кран и задумался, тщательно вытирая руки.– Да... Каким бы ученым этот ум ни был...

Выйдя на улицу, Наташа обмерла. Опершись на капот серой «Волги», прямо на нее, в упор, кривовато улыбаясь, смотрел Курбатов.

Она было решила: «Не замечу!» – и уже сделала несколько шагов вниз по ступенькам, но передумала и подошла к нему.

– Привет-привет, прекрасное созданье.– Курбатов мягко дотронулся губами до ее щеки.– Давай, подвезу,– он широким жестом указал на свою новую машину.

– С обновкой тебя,– подражая деревенским кумушкам, сказала Наталья.

Курбатов подыграл:

– Ой-ой-ой, да и вас,– и бесцеремонно развернул Натальину руку так, что бриллианты кольца вспыхнули на солнце.– Как мы поглядим, с прибавленьицем поздравить можно?

Наташе стало неприятно, она с силой вырвала руку и грубо спросила:

– Чего надо?

– Ладно, не кипятись! Садись в машину, по дороге поговорим.

В машине она спросила:

– Ты что, следишь за мной?

– Не слежу, а интересуюсь,– спортивный босс аккуратно выруливал в Биржевой проезд.– Не пугайся. Так, к слову пришлось. Просто заметил тебя у входа в клинику, решил подождать. Как семейная жизнь?

– Нормально...

– Если судить по колечку, то даже слишком!

– Слушай, что ты привязался к кольцу? Завидно?

– Если мне и бывает завидно, то по другой причине.

– Это по какой же?

«Волга» остановилась под светофором у Дворцового моста. Курбатов легко снял руку с руля и плавным движением коснулся Натальиной груди.

– Вот по этой. Скучаю, аж до тоски зеленой,– он был серьезен и правдив. Наташа хорошо знала Курбатова.

– Больше этого не будет! – категорично отрезала она.

– Никогда-никогда? – Эта его вечная манера подстраиваться под ее интонации! А ведь когда-то это нравилось, даже веселило!

– Никогда!

– Есть такое взрослое правило, дорогуша,– машина легко вошла в жерло Невского проспекта,– прежде чем что-нибудь сказать, хорошенько подумай. Вот и ты,– голос его внезапно стал жестким,– сейчас заберешь свое «никогда» обратно и, пока едем, подумаешь, от кого в первую очередь зависит твое возвращение в большой спорт.

– Но я же беременная!

– Во-первых, не кричи, во-вторых,– он наконец стал самим собой, уравновешенным, абсолютно лишенным эмоций чиновником,– никто не тащит тебя в постель. Пока... А в третьих, я хотел поговорить вот о чем...– Машина остановилась у ресторана «Кавказский».– Может быть, перекусим и там,– он кивком указал на ресторанные двери,– продолжим разговор?

Притихшая Наташа покорно кивнула...

Войдя в зал, Курбатов бросил поспешившему к ним навстречу официанту: «Как обычно, Славик, но два раза» – и провел спутницу к столику у окна. «И ресторан уже успел сменить,– машинально отметила Наташа.– Раньше столовался в „Виктории“, а там поуютней, чем здесь...»

В моментальном исполнении заказа для нее не было ничего удивительного, и, когда Славик удалился, она спросила:

– Ты не боишься, что я могу поднять шум?

Он тщательно прожевал салат, не мигая и прямо глядя ей в глаза.

– У каждого человека с положением есть недоброжелатели. Но также у каждого человека с положением существуют и покровители. Так что твои угрозы – не более чем детский лепет. Тебе никогда не переиграть меня на поле, где ты не знаешь никого и ничего.– И он с аппетитом вернулся к салату.

Наташа вяло ковыряла вилкой в своей креманке.

– Ну-с, похоже, первый голод утолен, и собеседник расположен к конструктивному диалогу. Давай поговорим серьезно. Я прекрасно понимаю, что мимо Союзной спартакиады ты пролетаешь. Но дело сейчас не столько в ней, сколько... Ответь мне на вопрос: ты уверена, что к следующему июлю снова будешь в форме?

От деловой, заботливой интонации курбатовского голоса ей стало легче, забрезжил робкий лучик надежды, что вот она, действительная причина его интереса – чемпионат Европы.

– Да. Не знаю, правда, как там будет выглядеть дело с кормлением...

– А что с кормлением?

Наташа воодушевилась еще больше, искренность его вопроса была неподдельной:

– Профессор говорит, что, скорее всего, молока у меня не будет, но стопроцентной уверенности у него нет.

Курбатов задумался, отпил «Боржоми» из высокого фужера.

– Ладно... Ты почему не ешь? Очень приличная кухня!

Наташа взяла на вилку кусочек хазани, мясо просто растаяло во рту.

– Мне нужна уверенность в том, что если я протащу тебя в состав сборной, то ты будешь хотя бы наполовину в той форме, которой обладала до родов. Мысль моя понятна?

Наташа, незаметно для себя увлекшаяся сочным и жирным мясом, согласно кивнула...

Серая «Волга» остановилась у дома Иволгиных.

– На прощанье,– Курбатов поцеловал Наташу в губы.

Сопротивление опоздало. Он ловко выскользнул из машины, быстро обогнул капот и, открыв дверь, подал молодой женщине руку.

Приняв помощь, Наташа покинула салон автомобиля.

– Запомни,– Курбатов, стоя практически вплотную, положил ей руки на плечи, и девушка вынужденно подняла лицо,– ты обязана, просто обязана поехать в Англию на чемпионат! – Он еще раз коротко поцеловал ее.– Звони, обязательно звони!

Легкой походкой Курбатов направился к водительской двери, и открывшаяся из-за его спины картина парализовала Наталью. В трех шагах от места ее трогательного прощания с возможным отцом будущего ребенка стояла свекровь и, поджав губы, пристально смотрела на невестку.

Гертруда Яковлевна гордилась своим именем. Это была не просто гордость за редкое имя и его необычное звучание, это была гордость строителя нового мира, где всегда есть место трудовому подвигу. «Герой труда!» – так по прихоти коминтерновской мысли расшифровывали в Стране Советов доброе, старое, германское имя Гертруда.

На работе, или «на службе»,– так ей больше нравилось, Гертруда Яковлевна Иволгина была авторитетным специалистом и уважаемой личностью. Отдел научно-исследовательского института, в который ее забросила судьба, был для учреждения профильным, а следовательно, награды и повышения не долго искали своих героев. К тридцати семи годам, довольная мужем и положением руководителя лаборатории, она лишилась третьей своей духовной опоры в жизни – чувства уверенности в сыне.