Книга Лермонтов - Елена Хаецкая

Белинский выписывает из нее большой фрагмент; ограничимся фрагментом поменьше:

Наутро сваха к ним на двор

Нежданная приходит.

Наташу хвалит, разговор

С отцом ее заводит:

«У вас товар, у нас купец,

Собою парень молодец,

И статный и проворный,

Не вздорный, не зазорный»…

«И такова вся эта баллада, от первого до последнего слова! — продолжает Белинский. — В народных русских песнях вместе взятых не больше русской народности, сколько заключено ее в этой балладе. Но не в таких произведения должно видеть образцы проникнутых национальным духом поэтических созданий»… Ого, неожиданный оборот! Стало быть, и «Онегин» с его персонажами из высшего класса, и еще более страшно далекий от народа «Герой нашего времени»… Но дадим слово самому Виссариону Григорьевичу — что он мыслит о сочинениях наших выдающихся поэтов, написанных в «народном стиле»?

«Мир, так верно и ярко изображенный в ней (балладе «Жених»), слишком доступен для всякого таланта уже по слишком резкой его особенности. Сверх того, он так тесен, мелок и немногосложен, что истинный талант не долго будет воспроизводить его, если не захочет, чтоб его произведения были односторонни, однообразны, скучны и, наконец, пошлы, несмотря на все их достоинства. Вот почему человек с талантом делает обыкновенно не более одной или, много, двух попыток в таком роде… Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», не превосходя пушкинского «Жениха» со стороны формы, слишком много превосходит его со стороны содержания. Это — поэма, в сравнении с которою ничтожны все богатырские народно-русские поэмы, собранные Киршею Даниловым. И между тем «Песня» Лермонтова была не более как опыт таланта, проба пера, и очевидно, что Лермонтов никогда ничего больше не написал бы в этом роде. В этой песне Лермонтов взял все, что только мог ему представить сборник Дирши Данилова, и новая попытка в этом роде была бы по необходимости повторением одного и того же — старые погудки на новый лад. Чувства и страсти людей этого мира так однообразны и несложны, что все это легко исчерпывается до дна одним произведением сильного таланта. Разнообразие страстей, тонкие до бесконечности оттенки чувств, бесчисленно многосложные отношения людей, общественные и частные, — вот где богатая почва для цветов поэзии, и эту почву может приготовить только сильно развивающаяся или развившаяся цивилизация…»

Белинский пристрастен к Лермонтову не только как земляк; он вообще «жаден» до любого таланта и готов в своих статьях восхищаться каждым бриллиантом поэзии и прозы, какие только появляются в русской словесности. О «Купце Калашникове» он высказывается совершенно ясно: одного раза достаточно.

Что ж, Лермонтов действительно больше к «гуслям» не возвращался. Что вовсе не сделало нашего великого поэта менее русским и менее народным. Для того чтобы быть русским, не обязательно рядиться в тулуп и говорить на «о». Гораздо лучше оставаться самим собой.

Приезд Вареньки

14 мая 1838 года Лермонтов прибыл к месту службы — в лейб-гвардии Гусарский полк, расквартированный в Софии под Царским Селом. Раевскому он пишет:

«Я здесь по-прежнему скучаю; как быть? Покойная жизнь для меня хуже. Я говорю покойная, потому что ученье и маневры производят только усталость. Писать не пишу, печатать хлопотно, да и пробовал, но неудачно».

Вскоре у Лермонтова опять появились дела в Петербурге. 13 июня туда прибыла Елизавета Аркадьевна Верещагина, мать Сашеньки (теперь уже баронессы Хюгель). Лермонтов вместе с бабушкой нанес ей визит. По отзыву Елизаветы Аркадьевны, Мишель изменился к лучшему: «Он стал тише, гораздо солиднее». А еще через несколько дней проездом в Гапсаль (Хаапсалу) в Петербурге остановилась Варвара Александровна Бахметева с мужем. Приехала Варенька!

Елизавета Аркадьевна сообщала дочери Александре Михайловне Хюгель (Верещагиной): «Варинька и Николай Федорович были у нас в Петербурге. Поехала купаться в Апсаль близ Ревеля. Очень худа, слаба. Ребенок, что родила, умер на третий день».

О встрече с Варварой Александровной вспоминал А. П. Шан-Гирей, но ошибочно датировал ее не июнем, а весной 1838 года: «Весной 1838 года приехала в Петербург с мужем В. А., проездом за границу. Лермонтов был в Царском, я послал к нему нарочного, а сам поскакал к ней. Боже мой, как болезненно сжалось мое сердце при ее виде! Бледная, худая, и тени не было прежней Вареньки; только глаза сохранили свой блеск и были такие же ласковые, как и прежде. «Ну, как вы здесь живете? — Почему же это вы? — Потому что я спрашиваю про двоих. — Живем, как Бог послал, а думаем и чувствуем, как в старину. Впрочем, другой ответ будет из Царского через два часа». Это была наша последняя встреча; ни ему, ни мне не суждено было ее больше видеть…»

* * *

Лермонтов становился все более и более известным. Им начали интересоваться интеллектуальные сливки общества. Вообще Лермонтов, который (по отзыву Авдотьи Панаевой-Головачевой) «нисколько не походил на тех литераторов, с которыми я познакомилась», не входил в литературные кружки и объединения. Он всегда держался особняком и практически ни с кем не сближался. С некоторыми лицами, «соприкасавшимися с литературой», он более-менее поддерживал постоянные дружеские отношения, прежде всего с A.A. Краевским, Вл. Ф. Одоевским, А. Н. Муравьевым (религиозным писателем и поэтом, автором «Русской Фиваиды на Севере», пьесы о крестоносцах в Иерусалиме и т. п.; он слыл «реакционером»). Лишь «отчасти» Лермонтов знаком был с Жуковским, князем Вяземским, графом Соллогубом, а с большинством встречался в салонах образованных женщин высшего общества — Карамзиных, графини Ростопчиной (известной писательницы), А. О. Смирновой-Россет, которая особенно была расположена к поэту.

В Смирнову он не был влюблен даже, кажется, за ней совершенно не ухаживал. Стихотворение, обращенное к ней, совершенно искреннее. В нем отсутствуют обычные для любовной лирики Лермонтова темы — женщины-ангела, женщины-ложного ангела, мужчины, томимого желаниями, сразу и низменными и возвышенными; ангел-женщина вызывает к жизни возвышенные, а злая женщина пробуждает в нем демона… Здесь совсем другая интонация, и вдруг представляется Жорж Печорин — «первый Печорин» — с его неловкостью в свете.

В простосердечии невежды

Короче знать я вас желал,

Но эти сладкие надежды

Теперь я вовсе потерял.

Без вас — хочу сказать вам много,

При вас — я слушать вас хочу;

Но молча вы глядите строго,

И я, в смущении, молчу!

Что делать? — речью безыскусной

Ваш ум занять мне не дано…

Все это было бы смешно,

Когда бы не было так грустно.

Александра Осиповна сама рассказывает об обстоятельствах появления этого стихотворения: «Софи Карамзина мне раз сказала, что Лермонтов был обижен тем, что я ничего ему не сказала об его стихах. Альбом всегда лежал на маленьком столике в моем салоне.