Книга Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана - Луи де Берньер

Дон Эммануэль купил этого жеребца и как-то раз поднимается на нем ко мне на гору, дает листок бумаги и говорит, что там записана редкая английская рождественская песня, дескать, не заинтересует ли она меня для коллекции? Песня очень длинная, потому что в каждом куплете прибавлялось по строчке, и называлась «Двенадцать дней Рождества». Вот последний куплет:

«На двенадцатый день Рождества моя любовь прислала мне дюжину дерганых лохматок, одиннадцать прыгучих коблов, десять оторванных яиц, девять отгрызенных сосков, восемь пердучих жоп, семь расстриженных викариев, пять хористов. Четырех блудников, трех французских шлюх, пару дверок от сортира и господина Монтагю из Болье».

Дон Эммануэль очень нежно пропел мне все своим чудесным баритоном, а я, признаюсь, совсем растрогался и говорю: «Хорошо бы вы спели ее английскому посланнику, когда он к нам приезжал». Слов-то я не понимаю, по-английски знаю чуть-чуть, но послал песню вместе с записью мелодии моему агенту в Мехико, надеясь, что, может быть, ее включат в новую международную антологию фольклора, а доходы от продажи поступят в ЮНИСЕФ. Поведение дона Эммануэля порой обескураживает, но на этот раз он совершил нечто весьма похвальное. У них с Фелисидад опять размолвка, и весь город только об этом и говорит. Хорошо бы у них все было так же счастливо, как у Папагато с Франческой; та опять забеременела и уже ходит вперевалку. Все удивляются, потому что она еще кормит грудью первенца. Насколько мне известно, и их ягуары ожидают прибавления. Скоро они нас заполонят. Мне вот пришлось укрепить крышу, а то Лена говорит, ягуары как-нибудь продавят кровлю, когда будут принимать солнечные ванны.

Я, мурлыча мелодию, которой меня научил Дионисио, заканчивал возиться с новыми стропилами, и тут пришел генерал Фуэрте. Как истый джентльмен старой школы, он поцеловал ручку Эне и Лене. Затем подошел ко мне и говорит:

– Может понадобиться твоя помощь.

– А что такое? – спрашиваю. – Вернулся трехсотлетний старик и на кого-то напал? Или граф наконец-то отрезал кому-нибудь нос? Может, Фелисидад разбила тарелку об голову дона Эммануэля? Не съел ли кто «Цыпленка для настоящего мужчины» в ресторане Долорес?

А генерал говорит:

– Нет, угадывай дальше.

– Хекторо взял четвертую жену? Неужели подъемник оборвался? Опять нужно везти тракторы?

– Ты на верном пути, приятель, – говорит генерал. – Мы будем строить перед городом стену поперек долины.

– Что?! – закричал я. – Опять работать?

Я ужаснулся, потому что кроме доставки тракторов помогал Дионисио и учителю Луису строить в болоте огромную карту мира и уже достаточно наломался. Но я ушам своим не поверил, я просто обалдел, когда узнал, зачем нужно строить эту стену, и бегом бросился на площадь.

– Неужели мы должны строить стену только потому, что так якобы велел дух приемной дочери Аурелио? – спрашивал я, но в ответ слышал всякую чепуху.

– Так боги же не смогут нам помочь на этот раз, – сказал Серхио.

– Да на какой «на этот раз»? – воскликнул я.

– Так вышло, что святых сбили с толку, – ответил Мисаэль.

– Укрепления нам пригодятся, – сказала Ремедиос.

– Для чего? – спрашивал я. – Нам что, грозит вторжение?

А шлюха Долорес заметила:

– Только пусть вторженцы будут при деньгах, и чтоб у них хорошо стоял, тогда я согласная.

Пробиться сквозь это нагромождение бессмыслицы я не смог, никто меня не слушал. Липовый священник дон Сальвадор выкрикивал непристойности на латыни, граф размахивал мечом и грозился потопить захватчиков в реках крови, а отец Гарсиа серьезно говорил, что архангел Сандальфон очень тревожится за нашу безопасность.

– Ничего плохого в том, что всем найдется дело, – сказал дон Эммануэль. – Руки всегда должны быть чем-то заняты.

Фелисидад сплюнула на землю и ответила:

– Вот это-то меня и печалит – то, чем у тебя заняты руки.

В общем, мы построили стену. Я впервые порадовался конкистадорам, воскрешенным Аурелио. Обычно они чванятся и болтаются повсюду в своих ржавых доспехах, спотыкаясь о ягуаров, пьют без меры, матерятся и изводят женщин назойливыми приставаниями. В довершение всего выглядят кретинами и пускают слюни. Аурелио говорит, это оттого, что они слишком долго были замороженными, и нужно проявить терпимость, но мое терпение уже все вышло. А вот когда мы занялись постройкой военного объекта, делом для них понятным, конкистадоры трудились, как заведенные.

Мы привезли невероятное количество цемента и песка, оплаченных донной Констанцей, и я уж и не упомню, сколько раз караван мулов ходил в Ипасуэно и обратно. Я растерял весь жирок, какой накопил с тех пор, как очутился на попечении Эны и Лены. Стену мы построили трехметровой высоты и на два метра заглубили, она протянулась через всю долину; в центре поставили сторожку для входа и выхода и соорудили небольшую арку для реки. В конце строительства возникли некоторые сложности: захватчики могли бы просто взобраться по горным склонам и обойти нашу стену, и потому ее продолжили по горе, сколько могли, и мы сочли, что раз сами туда не взбираемся, то и никто не залезет.

Когда я уже полагал, что месяцы тяжкого труда позади и вот теперь в честь окончания строительства состоится большой праздник, граф вдруг заявил: мол, весь его богатый опыт говорит, что стена бесполезна, если нет крепостного рва, потому как существуют осадные лестницы и крюки. И опять началась работа: мы выкопали ров, а вынутый грунт насыпали перед стеной, чтобы защитить ее от метательных снарядов. Учитель Луис все рассчитал, и ров точнехонько заполнился водой из реки, едва подняли деревянную заслонку. Донна Констанца заявила, дескать, теперь-то она понимает, что и с каналом к ее плавательному бассейну все было бы в порядке, если б работа делалась, как надо. Кажется, ей так никто и не объяснил, что тогда все нарочно делалось наперекосяк. Остальным это прекрасно известно и очень всех веселит.

«Ну, настало время праздника», – решил я и стал обдумывать программу концерта городского оркестра. Я уже мысленно сочинял мелодии для матросской пляски и народного танца харабе, обдумывал, кого бы попросить организовать танцы хоропо, когда Аурелио во всеуслышание объявил, что хочет провести эксперимент.

Аурелио – индеец из племени аймара, его народ столетиями находился под властью инков. До сих пор все аймара немного говорят на кечуа, который им навязали когда-то властители. Аурелио сказал, что хочет узнать, возможно ли строить стены, как делали древние, – из многоугольных блоков, так идеально подогнанных друг к другу, что между ними не просунешь и лезвия ножа. Хуже ведь не будет, сказал он, если стена еще поднимется. Хекторо предложил разобрать храм Виракочи и использовать его блоки для стены; ограниченный человек, хоть и делает вид, что много читает. У него всегда книга перевернута вверх ногами, и губы шевелятся.

К моему изумлению, идею все поддержали; Дионисио объяснил мне, что все горожане обязаны Аурелио жизнью, а потому хотят его порадовать. От нас, значит, требовалось собраться на площади у столба, и в означенный вечер мы столпились там, пришли даже Эна с Леной, которые к тому времени уже со мной помирились, поскольку я извинился.