Книга Маньчжурские стрелки - Богдан Сушинский

— Да вы с ума сошли, господин Легионер! — ужаснулся фон Бергер, впервые за несколько последних дней вспомнив о псевдониме подполковника. — Только схватки с жандармами нам сейчас и не хватало.

Курбатов выждал, пока Гуртенг оставит машину, и любезно предложил:

— Тогда вам лучше оставить наше общество и тоже представиться полевым жандармам.

— Узнав, что я из плена и без документов, они сразу же арестуют меня и сдадут гестапо, — пробормотал фон Бергер. — И мне трудно будет доказывать, что я не перевербованный советский шпион.

— Мы в этом тоже не уверены, — съязвил Курбатов.

— Прекратите издеваться над старым человеком, — взмолился фон Бергер. — Вы же знаете, что у меня теперь одна надежда: на ваше заступничество.

— Именно это, ваш арест, я имел в виду, предлагая вам приготовить оружие, — невозмутимо завершил диалог Курбатов. — И помните: в случае чего…

— …Тактика боевых слонов, — воинственно добавил вместо него фон Тирбах, проверяя свой шмайсер и тотчас же оставляя машину. Вслед за ним вышли из машины и Курбатов с Бергером. Расположившись за машиной, как за баррикадой, они осмотрелись, подготавливая себе пути отступления.

* * *

Курбатов не слышал, что именно поведал Гуртенг лейтенанту полевой жандармерии, но заметил, что к машине тот приближался с явной опаской, замешанной на несвойственной полевым жандармам учтивости.

— Все, что рассказал мне господин гауптман, действительно правда? — спросил он, подойдя к вышедшему из-за машины Курбатову. — Так оно все и было?

Двое его подчиненных, хотя и держались в двух шагах от командира, но тоже медленно приближались к машине.

— А вы что, хотите чтобы вместе с фальшивыми красноармейскими документами мы представили вам в качестве доказательства плененного нами маршала Жукова? — грозно поинтересовался Курбатов. — Нет, станете довольствоваться Рокоссовским? Тогда прикажите своим солдатам вернуться к шлагбауму.

Лейтенант велел жандармам вернуться к постовой будке у шлагбаума и вновь с интересом осмотрел рослого плечистого диверсанта.

— Зря вы схватились за оружие, моих солдат это насторожило, — объяснил он.

— Мы потому и заняли позиции, чтобы кто-то из ваших парней сдуру не пальнул.

— Благоразумно, — признал лейтенант жандармерии. — Ведь фронт уже рядом.

— Тогда что вы смотрите на меня как на Александрийский маяк? — незло, но в то же время довольно жестко, спросил командир маньчжурских стрелков. — Прикажите своим воякам поднять шлагбаум, пока я не приказал своим парням повесить их на этой поперечине.

— Что было бы весьма некстати, лейтенант, — добавил фон Тирбах, останавливаясь за спиной Курбатова и направляя на жандарма ствол автомата.

— Но все же формально я обязан поинтересоваться вашими документами.

— Какими? Теми, которыми нас в свое время снабдили в абвере? Но даже их мы не имеем права предъявлять кому бы то ни было из германских чинов, кроме офицеров контрразведки, СД или гестапо.

— Но вы ставите меня в затруднительно положение.

— Вы были правы, гауптман фон Бергер, — молвил Курбатов, не оглядываясь на оказавшегося за кузовом «опеля» германца. — В полевую жандармерию набирают явно не из философских факультетов. Садитесь на свой мотоцикл, лейтенант, и сопровождайте нас до штаба дивизии. Все данные вы получите от тех, кому положено давать подобные разъяснения.

Немного поколебавшись, обер-жандарм все-таки обрел благоразумие и, ожесточенно почесав стволом пистолета левую подмышку, выставил свои условия:

— Я вынужден буду представить дело так, будто конвоирую задержанных. Иначе не смогу оправдать того, что без приказа оставил вверенный мне пост.

— Завтра о вас будут писать все фронтовые газеты, лейтенант, — похлопал его по плечу Гуртенг.

— Обо мне?! — почему-то в ужасе отшатнулся от него полевой жандарм.

— Причем рядом с именем Скорцени, — уточнил Курбатов, — прости меня, Господи, что упоминаю такое имя всуе.

— Думаете, удостоюсь персонального некролога? — погребально отшутился жандарм, все еще колеблясь. — Так мне это не нужно. Но я обязан выполнять инструкции и приказы, а в них сказано…

— Вы меня разочаровываете, — вдруг резко прервал его Курбатов, которому надоела разговорчивость и нерешительность жандарма.

— Почему вдруг? — насторожился тот.

— Очень разочаровываете, — ужесточил тон Легионер.

— Что в любом случае крайне опасно, — подтвердил Гуртенг.

— Странные вы люди, — пожал плечами лейтенант. — Независимо от того, что там будет указано в ваших настоящих документах, — странные.

32

Группа подполковника Иволгина уходила по одному из притоков Волги, все дальше углубляясь в заросли ольховника, обрамленные рощицами из берез и стайками скорбящих ив. Теперь база маньчжурских стрелков располагалась на небольшой, врезающейся в крутой изгиб реки, извилистой косе — сухой, каменистой и тоже поросшей кустарником. Когда-то здесь промышляла рыбацкая артель, в память о которой остались еще довольно крепкая бревенчатая изба, полуразрушенный, увешанный полуистлевшими сетями лабаз, да два рассохшихся баркаса, досматривавших свои рыбацкие сны-байки на илистом берегу у шаткого причала.

После того как Курбатов увел своих легионеров к линии фронта, Иволгин, Чолданов и Перс еще какое-то время скрывались в усадьбе Адмирала, а затем ушли сюда, в эти удивительные по своей красоте места, где огромные плавни соединялись с лесом, а из косы нетрудно было переправиться на лесистый остров посреди Волги. Остров, с которого начинался целый архипелаг островков, уходящих в сторону правобережья, тоже щедро расписанного соцветием рощиц.

— В таких местах — хоть воевать, хоть погибать не грех, — благословил их в свое время Адмирал, показывая рыбацкое стойбище у Седого Камня. — Поохотьтесь пока что здесь, обмундируйтесь, а там — то ли на Запад, вслед за Курбатовым, то ли на Восток. Так или иначе долго вам здесь не продержаться. Это я вам по-мудрому, по-житейски.

— Почему ж не продержаться? — возразил Иволгин. — И продержимся, и народ поднимем.

— Не поднимешь, адмирал, — «адмиралом» Адмирал, видимо, оправдывая кличку свою, называл всякого, к кому обращался. — Ну, показачите еще месяц-другой, — не оспариваю, а вот, поднять волжан на восстание не удастся. Насытилась эта земля войной-смертями лет эдак на пятьдесят. Кто еще может воевать — воюет на фронтах, а кто прячется от мобилизации или уже дезертировал, тот и в тылу не вояка.

Иволгин потом часто вспоминал эти слова, все неоспоримее убеждаясь в правоте Адмирала. Раньше ему казалось, что стоит появиться в здешних краях группе белых офицеров, бросить клич, совершить пару удачных налетов на учреждения Совдепии — и к ним сразу же потянутся старые поволжские, донские да уральские казачки, а также казачья молодежь. Да и многие крестьяне должны были бы воспользоваться возможностью избавиться наконец от колхозного рабства. Но они вроде бы и не прочь избавиться, кабы только пришел он, этот избавитель, сошел с небес, аки архангел Михаил. Вот только сходить некому, нужно было самим браться за оружие, рисковать, терпеть страшную нужду партизанского бытия и гибнуть, гибнуть…