Книга Увиденное и услышанное - Элизабет Брандейдж

они стали чужими друг другу.

– Джастин, – позвал он.

– Оставь меня.

Он стоял и смотрел, как она возится с ключами, потом неловко садится в машину. Медленно, почти механическими шагами, он подошел к своей машине и завел ее. Она вела осторожно, и он легко догнал ее. Она свернула на шоссе в сторону дома, и он решил поехать за ней. Он видел, как в зеркальце блестят ее глаза, а на лице застыло выражение ужаса. Это его злило – она все испортила. Если бы она только остановилась, он бы все объяснил. Он нажал на педаль, едва не толкая ее машину сзади. Снова блеснули ее глаза, ноздри раздувались, но выражение ее лица выглядело смешно, и он улыбнулся, будто они играли. На пустой дороге она набрала семьдесят, восемьдесят миль, возможно, так быстро она никогда не ездила, а он гнал ее вперед и шипел:

– Джастин, чертова сучка! Гребаная чертова сучка!

Он забыл про поворот – тот показался слишком быстро, – нажал на тормоза и увидел, как она перелетела через заграждение и рухнула в пропасть. Машина перевернулась еще и еще раз, катясь с холма.

Он подъехал и вышел, глядя на ее впечатляющее падение. Фары били ему в спину. Подъехала еще одна машина. Мужчина закричал:

– Что случилось?

– Не знаю, – сказал Джордж. – С дороги свернули, похоже.

– Думаю, пьяные, – сказал мужчина.

– Пойду позвоню кому-нибудь, – сказал Джордж. – Там неподалеку заправка. – Так он и сделал. Из телефонной будки на «Тексако» он позвонил в полицию, сказал им, что видел, и заметил, что нужно бы вызвать скорую. Ему велели не вешать трубку, чтобы они там могли записать его имя и информацию, но он все же повесил.

Им позвонили среди ночи. Джордж слышал в телефоне голос Брэма. Кэтрин сидела на краю кровати, отвернувшись от него, будто он не заслуживал узнать новости. Она повесила трубку и посидела с минуту, словно собираясь с силами.

– Это Джастин.

– Что? Что там с ней?

– Она попала в аварию. Теперь вот в коме.

Утром они приехали в больницу. Им не позволили ее увидеть, но вышел Брэм, они пошли в кофейню напротив и позавтракали. Он отчего-то проголодался и заказал яичницу, маффины, колбасу и даже кукурузные хлопья.

– Странно, что она ехала быстро, – сказал Брэм. – Вообще-то она потому и любила старый «вольво» – если в нем выжимали больше семидесяти, он начинал дребезжать. – Он улыбнулся и покачал головой. – Я пытался уговорить ее купить новую машину. Но она отказалась, сказала, что любит старую колымагу, еще и кошмарного грязно-белого цвета. Это была машина ее матери. Она спасла ей жизнь. Даже если она выйдет из комы, – объяснил он, – возможно, она больше не сможет ходить. Поживем – увидим. Они там не знают, еще слишком рано говорить.

– Дай Бог, чтобы она поправилась, – сказала Кэтрин. – Я буду молиться за нее.

«Уж пожалуйста», – подумал Джордж.

Он подошел к прилавку и оплатил счет. В холле он пожал руку Брэма.

– Все, что тебе нужно. Просто дай нам знать, чем можно помочь.

Позже он поехал в Олбани в «Сирз» и купил жене посудомойку. Приобрел самую дешевую модель на всем этаже, оплатил доставку и попросил продавца обвязать коробку красной лентой. Сказал, что жена получит на Рождество то, что давно хотела.

4

Весь день шел дождь. Она сидела на диване под одеялом и смотрела с Фрэнни мультики. Она чувствовала слабость, будто приболела. Услышав его машину, она не шелохнулась. Было странно думать, что Фрэнни в состоянии ее защитить, но именно такое у нее было ощущение.

Джордж появился в дверях, он был слегка не в себе.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал он.

Они прошли на кухню. Он сел за стол и взял ее за руку.

– Я совершил ошибку, – сказал он. Вид у него был не то чтобы виноватый.

Она сидела и ждала.

– Есть одна девушка, Уиллис Хоуэлл.

Она осознавала, что ее рука в его руке, чувствовала пот, пятна лжи. Она медленно убрала руку, будто от заряженного ружья, и сложила руки на груди.

– Это все просто большое недоразумение, – продолжал он. – Она молода – студентка колледжа, впечатлительна. Она типа влюбилась в меня. – Он говорил и говорил. Он оказался в скверном положении. Он не хотел, чтобы девушка пострадала – у нее все сложно. Она из богатой нью-йоркской семьи. Избалованная, привыкла получать все, что захочет. Такие люди думают, что все кругом им должны. Она всю жизнь на терапии. У нее были серьезные проблемы.

Кэтрин сидела, пытаясь осознать меру его вины.

– Не знаю, что и сказать, Джордж.

– Ничего не случилось. Тебе нужно это знать. Ничего не происходит.

* * *

Теперь он был с ней мил. Приносил цветы, вино. Они сидели за столом и молча пили. Он подарил ей медальон.

– Вложи в него наши фотографии, – сказал он. – Мы семья. Мы всегда будем вместе, что бы ни случилось.

Она пыталась думать. Пыталась быть терпеливой. Глаза его говорили: прости меня.

И она простила. Такой ее воспитали. Так поступали женщины в ее семье. Они преодолевали – и шли дальше.

Она отправилась на исповедь, потому что по непонятной причине все дурное в своей жизни она приписывала собственным прегрешениям.

Дни шли, они жили будто каждый сам по себе, но общались подчеркнуто уважительно. Он не прикасался к ней. Казалось, он стал более счастливым и уверенным. Это было что-то вроде игры, в которую они играли, по очереди выбирали ненавистную стратегию, а он двигался вперед.

Она каждый день ходила в больницу. Это стало частью обычного распорядка дня. Медсестры осыпали вниманием Фрэнни и были очень добры. Джастин лежала без движения, на каких-то механических приспособлениях, русые волосы рассыпались по подушке. Кэтрин садилась на кровать, брала ее за руку и говорила с ней. Она молилась.

Она старалась чем-то себя занять. Почистила духовку, засовывая руку в темный провал. Перебрала шкаф с постельным бельем, заново сложила все простыни и полотенца и аккуратно разместила на полках.

Как-то утром, занимаясь стиркой, она вынула из кармана Джорджа что-то непонятное. Оно лежало в ее руке, спутанное, коричневое, похожее на гнездо. Это были чьи-то волосы.

Шли дни и недели. В больничных коридорах появились рождественские украшения, длинный серебряный «дождик».

– Я молюсь за нее каждый день, – сказала она Брэму.

– Не знаю, отчего с ней такое случилось, – сказал он. – Она слишком хорошая, так нечестно.

Как-то под вечер, глядя, как Джордж подъезжает на «фиате», выходит и открывает двери гаража, она в полной мере