Книга Долина золотоискателей - Габриэль Коста

обращает внимания на крики детей. – Рей был всем для Франческо, а ты погубил их! Ты гнался за чужими деньгами, устраивая это мерзкое пари! И посмотри, во что это вылилось!

– Напомню, Грегори, ты потерял брата, – сухо обрывает отец. – Я потерял сына.

– Колтон умер по своей вине! Он пытался опрокинуть Франческо хлыстом! Не нужно изображать скорбь, тебе плевать на Колтона, как и на каждого из нас! – Грегори сжимает кулаки. – И ты глупец, раз думаешь, что Дюраны отдадут тебе землю!

– Жаль, рабы не такие смышленые… – Отец словно обращается и ни к нему. – Может, и правда не стоит давать им свободу? Не смогли довести дело до конца.

Кровь стынет в жилах. Неужели это все-таки правда? Он планировал взорвать поместье, со всеми людьми в доме? С рабами, с Дюранами, с ним – родным сыном… Неужели у этого человека не осталось ничего святого?

Нет. Ничего. И неожиданно страх окончательно уходит. Что ж, отец не образумится и не раскается ни при каких обстоятельствах. Слова бессильны.

Отец берет в руки револьвер, но не поднимает, не наводит на Грегори. Лишь дает понять: «Живым не уйдешь». Ловушка захлопнулась. И плевать. Отчего-то совершенно плевать. Грегори мог потерять всех тех, кто теперь ему дорог, все то, что стало домом. Потерять из-за тех, с кем даже не чувствует родства. Риды – пламя, которому суждено сжигать все на пути. И сам Грегори – не исключение. Не просто так он чувствует себя грязным, не просто так задохнулся от боли, когда Франческо заподозрил его в предательстве. Жаль, сдери с него скальп, прополощи, – чище не станет. И в голове одна мысль: «Матушка, неужели, умирая, ты видела такую судьбу для нашей семьи? Как же мне поступить?»

– Ты собирался убить и меня тоже? – впустую спрашивает он. – Ведь я…

– Грегори, ты отброс, – прерывает Перри. – Ты отброс! Омерзительный предатель, худший из Ридов. Матушка бы не пережила такого поступка!

– Я…

Но грудь пронзает боль. И пусть Грегори знал, что он изгой. Знал, что они напомнят. Вот только ему есть что ответить:

– Перри, поясню специально для тебя. Предал я вас, потому что вы, каждый из вас – подонки, каких нужно еще поискать в Америке! – Наконец получается глубоко вздохнуть. – Да, вы правы. Я – отброс. Предал свой род, свою семью. Но лучше я сохраню чистую совесть, чем получу все деньги мира ценой чужой боли. – Грегори смотрит отцу прямо в глаза. – Я не святой, нет. Я отвечу перед Богом, когда придет время. А перед кем будете держать слово вы, я не знаю. Ублюдки.

– Что ты сказал? – ревет Перри.

– Не важно, не обращайте внимания, мальчики. – Отец все так же хладнокровен. Это впечатляет. Ведь кожа Грегори покрылась испариной от ужаса. Он окончательно осознал все. Что было и что будет. С семьей. С городом. Со всеми.

Истинные приоритеты каждого, кто оказался втянут в этот ад, просты. Для Ридов – золото, для горожан – золото, для мистера Дюрана – золото, для Джейдена – золото, для Хантера – золото, для Патриции – золото, а для Франческо – долина. Все это время он защищал свой мир… от каждого? У него нет друзей, нет союзников, все ослепли в желании легкой наживы. Золота. И, черт возьми, Грегори бы отдал все это чертово золото, лишь бы переломить ход событий. Но это не в его власти. И этого было бы недостаточно, чтобы спасти волю Франческо, волю Рея. Она еще живет. Она спрятана в долине – может, лежит на дне того небольшого горного озера, сокрытого от глаз людей? Но ведь и его разнесут на куски, в желании найти самородки.

От гнева руки дрожат, мысли путаются. Вот что наделал отец, что наделали братья. Они без сожаления разрушают чей-то маленький мир.

В грудь Грегори впиваются крюки и тянут в разные стороны.

– Ты всегда был другим, Грегори, – снова тихо заговаривает отец. – Наверное… ты унаследовал слишком много от своей матери. Доброта, что красит женщину, превратила тебя в червяка и слюнтяя. Ты святоша. Никто из нас не пожалел, что ты ушел, никто даже не заметил. И знай. Настанет день – и Дюраны, если переживут, конечно, эту ночь, тоже пошлют тебя куда подальше. Ты потерянный мальчишка. У тебя никогда не будет дома.

Грегори открывает рот и резко закрывает. Значит, у отца настолько все схвачено? Подкупленные рабы успели доложить, насколько дорога Грегори стала эта чужая семья? Вот только… пророчество почему-то совсем не ранит. Грегори ждет, что его захлестнет море боли, но… нет. Тишина. А уж его слова про дом… да о чем он? Грегори никогда и не знал значения слова «дом». Сидя в телеге, этого не познаешь.

Пора заканчивать. Патриция услышала достаточно. Нужно сделать хоть что-то, да только ноги словно прибиты к полу, глаз от ухмыляющегося лица отца не оторвать. Есть ли у этого ада конец? Кто его первопричина? Сам отец? Тот проклятый везунчик Лопес? Сама судьба? И неужели никто из братьев не понимает, что могут легко разделить судьбу Колтона? Для отца нет незаменимых. Вон Перри уже вьется рядом. И у всех на уме лишь золото, золото, золото.

А у тебя, Грегори Рид?

– И если ты думаешь, что это все, то ошибаешься. – Перри продолжает вместо отца. Грязная свинья. – Скоро ты не узнаешь эти края, Грегори. – Он берет одно из писем в руку. – Смотри, как их много… хотя в каждом всего пара строчек. «В Калифорнии, близ городка Коттон-Тауна, найдено золото. Огромные залежи. Срочно направить рабочих. Срочно. Точные координаты».

– Вы не посмеете! – Рыча, Грегори делает шаг вперед.

Но ему ли не знать, что совести у них нет?

– Завтра письма полетят в разные стороны, и уже через месяц от вашей любимой долины не останется и следа. – Отец улыбается и добавляет: – Все честно. Я выполню свое обещание и уйду. Деньги им я уже отдал.

– Тогда зачем…

Лицо его становится хищным, взгляд тяжелеет.

– Потому что я не позволю им победить. Это будет Пиррова победа… но моя. Весь этот порох, письма – все это для рабочих, эмигрантов и каждого, кто захочет оторвать кусок от земли Дюранов. Уже через пару месяцев долина зеленных пастбищ, холмов, лесов превратится в долину золотоискателей. И не надо так переживать. Рано или поздно, со мной или без… это все равно бы случилось. Все будет уничтожено.

– Все… – вторит Грегори.

– Ну и, конечно, не советую тебе оставаться в городке. – Отец вновь улыбается, с фальшивой заботой. – Рано или