Книга Ограниченная территория - Вероника Трифонова

вами всегда легко, — призналась Марго. — Не перестаю радоваться, что встретила вас всех, таких дружных. Но вообще… Я ведь много лет лечусь, — погрустнела она. — Пока — безрезультатно. Хоть я и знаю причину диагноза, какой в этом толк… Если уж мы об этом заговорили, — подруга посмотрела на меня и печально улыбнулась. — Я всё-таки верю в лучшее. Знаешь, почему? Потому что иначе просто не может быть. И всё ещё так считаю, несмотря ни на что. Пытаюсь считать.

— Конечно, ты права. Иначе не может быть. Так думать и нужно, — заверила я. — Вот что, не отчаивайся. Давай-ка придумывай уже, как назовёшь ребёнка. Я точно знаю, что имя скоро понадобится. Точно-точно.

— Ох, Катя, если бы ты оказалась права, — улыбнулась Марго. — А я уже. То есть… Насчёт мальчика пока точных определений нет, а вот насчёт девочки никогда не сомневалась. У меня ведь тётя была, сестра мамы. Элина. Помнишь, я рассказывала — когда мне было три года, наш дом загорелся. Папа с братиком гулять ушёл, а мама, когда до моей кроватки добраться пыталась, сознание потеряла в дыму. Тётя тогда к нам по случайности в гости шла, огонь увидела, вот нас и вытащила. Сама долго болела потом, еле жива осталась… У меня всегда было осознание — если дочка родится, назову её только Элиной, не иначе, — в её голосе послышалась горечь. — Я потому и надеюсь…

— Назовёшь, — уверенно закивала я. — Редкое имя для того времени было, а теперь в самый раз будет. Как у моей сестры — она младшую назвала Евой, в честь мамы. Так что у меня наоборот теперь, имя готово только для мальчика.

Губы Марго тронула печальная, но тёплая и понимающая улыбка.

— Хорошее, — согласилась она.

— Но я сомневаюсь, что оно мне понадобится. Минимум, что я хочу завести через полгода-год — это собаку. А может быть, заведу сразу, как только мы завершим с нашим делом. Буду жить с ней, гулять, заботиться… Всё у нас будет замечательно. О, смотри, кофейня. Как насчёт выпить по стаканчику вкусного напитка?

* * *

Я сжимаю пустой пластиковый стакан изо всех сил, чувствуя жжение в горле вместе с приступом изжоги, который настиг меня в этот момент. Вода, которую я только что выпила едва ли не залпом, вряд ли поможет отвлечься от внутренней боли, но это лучше, чем ничего.

С тех пор, как охранник застукал меня у панели управления и вернул обратно в палату, прошло две недели, а самочувствие здорово ухудшилось. При наступлении последнего триместра беременности его «прелести» расцветали во всей красе. Ощутимо увеличившаяся матка давила на диафрагму и мочевой пузырь, отчего порою было трудно дышать и часто хотелось в туалет; в груди поселилось постоянное жжение, а во рту — кислый привкус и тошнота. Начали отекать и болеть ноги, а также поясница. Пытаясь справиться с этим, я чередовала хождение вокруг кровати с остановками, во время которых сначала тёрла себе кулаками область креста, а затем, уперевшись руками в кровать, глубоко дышала и старалась не думать, что Химик в этот момент, наблюдая за мной через камеру, злорадно хихикает.

Плюс ко всему время от времени у меня появлялись слабость и головокружение — совсем как в первом триместре. Но сейчас меня больше пугало не это, а начавшие учащаться приступы схваток Брэкстона-Хикса.

— Это не тренировочные. После двадцатой недели такое бывает, — говорил в своей обычной тягучей манере Химик, накрывая меня одеялом, в то время как я, лёжа на левом боку, тяжело дышала и гладила дрожащей рукой низ живота во время особенно интенсивного приступа. Было утро седьмого февраля. — Ты точно ещё не рожаешь.

Подойдя ближе и склонившись, он принялся гладить меня по голове.

— Не вздумай убегать от меня снова, — нежно промурлыкал он, точно любящий отец над колыбелью. — Вы мне оба нужны. Ты ведь не хочешь расстаться с ребёнком раньше срока? Я знаю, не хочешь. И мы оба не хотим его потерять. Нам ещё столько предстоит сделать.

Я чувствовала его горячее дыхание рядом со своим ухом.

— Будь умницей. Не пускай нашу работу насмарку, — прошептал он мне в прямо в ушную раковину и, поцеловав в щёку, отстранился. Я поняла, что он поднялся.

— Наступит день — и ты будешь полностью моей. И мы будем нами гордиться.

Когда Химик, наконец, вышел, я всё ещё лежала, не шевелясь, крепко прижимая ладонь к животу и еле дыша. Сжатая в комок — совсем как мой ребёнок внутри.

Дочка. Накануне он проговорился, что у меня будет девочка.

Я вновь посмотрела на сжатый в руке стакан, белеющий в темноте. Сегодня в нём была вода, а вовсе не кофе, как тогда.

Я помню наш разговор, Марго.

По щеке побежала слеза.

Марго, он совершенно замучил меня.

Тебя бы такое повергло в ужас. Ты всегда была слишком, слишком сострадательной. Ко всем. Слишком доброй.

Мне жаль, что так вышло.

Вытерев рукавом глаза, я зажмурила их и глубоко вдохнула, стараясь унять себя.

Я не знала, что так выйдет. Мне этого не хотелось. Но, увы, уже ничего не изменить. Всё, что я могу сейчас сделать…

Толчок внутри меня, казалось, был одобряющим.

— Убежать? — тихо прошептала я вслух. — Убить его?

Да… Но до этого…

Я поудобнее повернулась в кровати на спину и посмотрела на отчётливо выступающий живот.

Я думала об этом со вчерашнего дня. Сразу, как узнала пол ребёнка. О том, что у меня нет другого выбора имени для неё. Главное — не бояться её назвать. И не переставать верить, что однажды смогу сделать это уже официально.

Марго, надеюсь, я поступаю правильно. Сейчас это всё, что могу для тебя сделать… и всё, чем могу искупить вину.

Всхлипнув, я положила ладонь на живот и легонько погладила.

— Элиночка, мама тебя любит. И обязательно повторит тебе это ещё не раз. Когда с тобой увидится. И до этого тоже…

Кое-что ещё случилось седьмого февраля. Женщина за стеной умерла. Я больше никогда не слышала её криков.

Глава 29

— «Иммунитет в стиле ретро», Белоконева, две тысячи четвёртый год, — прокомментировал Валя, который, судя по звукам за моей спиной, только что достал данную книгу.

— Спасибо, — почти одновременно с ним я вытащила с полки труд Вилокса того же года. — «Новая надежда»… — прочитала я вслух, отходя от стеллажа с научной зарубежной литературой и поворачиваясь к Малькову.

— Я ещё книгу по тионинам нашёл, — Валя поднял на меня ясный спокойный взгляд, в котором читалась доброта. — Она