Книга Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года - Кристина Шпор

Кремле были в основном церемониальными и торжественными. Серьезное дело предстояло на Кавказе. На пресс-конференции перед отъездом из Москвы Коль и Горбачев излучали дух товарищества. «Улыбаясь и подшучивая, как старые друзья», как отметил американский комментатор Серж Шмеман, они сказали, что теперь «ожидают значительного прогресса в своих переговорах по устранению последних препятствий на пути к единству Германии»[694].

И вот караван саммита полетел на юг, в Ставрополь. Ни одному другому западному лидеру, даже президенту США, Горбачев не предоставлял такой необычной привилегии. Это было более личным жестом, чем то, что Буш принимал Коля в Кэмп-Дэвиде – официальном месте отдыха президентов США, – потому что в данном случае советский лидер пригласил канцлера фактически к себе домой. И, открывшись таким образом Колю, Горбачев упокоил призраков прошлого. В символическом акте германо-советского примирения два лидера возложили венки в Ставрополе к гигантскому военному мемориалу павшим героям Красной армии в городе, который менее 50 лет назад находился под властью нацистов. Там они также встретились с российскими ветеранами войны. Это могло бы стать острым моментом, но Горбачев сказал старым солдатам, что, поскольку он и Коль пережили конфликт, они несут ответственность за установление мира друг с другом и за защиту Европы от любого повторения этого ужаса[695].

Такими личными жестами советский лидер (ставший в марте президентом) подчеркивал важность, которую он придавал встрече с человеком, который, вероятно, станет первым канцлером объединенной Германии. Горбачев был красноречив и эмоционален перед журналистами, отметив, что Ставрополь находится на высоте 700 метров. Он указал на возвышающиеся вдалеке Кавказские горы: «Сегодня же нам предстоит поездка в горный поселок Архыз, тем самым мы поднимемся еще выше. Надеюсь, будет подниматься и уровень нашего взаимопонимания. Во всяком случае, следует констатировать хорошую атмосферу переговоров»[696].

Вечером лидеры и их делегации были доставлены вертолетом на дачу Горбачева в горах недалеко от курортного поселка Архыз. Как только они прибыли, они переоделись в неформальную одежду – Горбачев был в кроссовках, брюках и удобном черном джемпере, в то время как Коль снял галстук и надел большой синий кардиган. Затем, дружески болтая, они побрели по территории и углубились в густой лес, среди высокой травы, альпийских цветов и высоких елей, куда за ними проследовала группа российских и немецких журналистов.

В конце концов они добрались до бурлящего горного ручья шириной около двадцати метров. Горбачев спустился по крутой насыпи к самому краю ледяного потока, а затем, протянув руку, пригласил дородного канцлера присоединиться к нему, чтобы посмотреть на стремнину. «Если вы оба упадете в воду, – пошутил один немецкий журналист, – завтрашний заголовок будет гласить: “Горбачев пал. Утянул за собой Коля”». Все засмеялись. Настроение было расслабленным. Камеры продолжали щелкать. Для прессы это была прекрасная возможность для фотосъемки. Но с дипломатической точки зрения это также было знаковым событием: момент редкой спонтанности для саммита, особенно для саммита, проводимого в Советском Союзе, где все подобные мероприятия ранее были в высшей степени формальными и тщательно организованными[697].

Вскоре политики неторопливо вернулись на дачу, современный охотничий домик в стиле старинной усадьбы, с башней и внутренним двором. Это была эксцентричная смесь старого и нового: в вестибюле вошедших встречало чучело горного козла, а возле него машинка для чистки обуви. Русские и немцы обедали в неформальной обстановке в деревенской столовой, за столом, за которым могли разместиться двадцать человек, пробуя разнообразные местные блюда и напитки: блины, икру, шашлык и куриные бедра, приготовленные на гриле, а затем клубничное мороженое. Это запивалось крымскими и грузинскими винами, армянским коньяком, баварским пивом и неизбежной водкой[698].

Однако на следующее утро, 16 июля, они перешли к суровым реалиям. Пришло время измерить квадратуру пресловутого круга. За столом, за которым они накануне вечером весело ужинали, Коль и Геншер теперь противостояли Горбачеву и его министру иностранных дел Эдуарду Шеварднадзе. И это создавало напряжение[699].

Немцы хотели заключить соглашения по четырем ключевым областям национального суверенитета, по членству в НАТО, выводу войск и материальной помощи. Но русские упирались по каждому из этих вопросов. Горбачев заявил, что примет полный суверенитет Германии только в том случае, если «военные структуры НАТО не будут распространяться на территорию нынешней ГДР». Геншер возразил, что они должны были в конечном итоге получить документ, в котором говорилось, что Германия имеет «право присоединиться к Альянсу по своему выбору». Используя слово «право», он пытался заставить Горбачева придерживаться хельсинкского принципа «самоопределения», который советский лидер одобрил шестью неделями ранее на саммите с Бушем. Очевидно, добавил Геншер, «Германия выбрала бы НАТО».

Поставленный в неловкое положение, Горбачев согласился с этим, но тут же добавил, что предпочитает как можно меньше упоминать в письменном виде о явной приверженности Германии НАТО. После того как они продебатировали на эту тему в течение нескольких минут, Коль так подвел итог дискуссии: они сошлись на том, что, будучи полностью суверенным государством, объединенная Германия «имеет право быть членом какого-либо альянса и что это членство означает НАТО», но при этом НАТО не обязательно должно было быть прямо упомянуто в заключительном документе саммита. С этой изящной формулировкой Горбачев, казалось, с радостью согласился[700].

Затем они потратили много времени на споры о присутствии Советской армии и оплате за досрочный вывод войск. Коль был уверен, что накануне в Москве он и Горбачев договорились о трех-четырехлетнем переходном периоде для вывода советских войск. Но теперь в Архызе советский лидер внезапно поиграл с пятью-семью годами: после первоначального вывода войск СССР сохранит постоянное присутствие примерно 195 тыс. советских солдат в течение оставшегося времени. Коль отступил, напомнив Горбачеву об их московской дискуссии, подчеркнув при этом, что на самом деле в интересах советских солдат иметь возможность вернуться домой раньше, чем позже, учитывая полностью изменившиеся экономические условия, включая переход на немецкую марку, с которым они столкнутся на территории бывшей ГДР. По его мнению, было крайне важно, чтобы к 1994 г. все военнослужащие Группы советских войск в Германии и их иждивенцы – около 600 тыс. человек[701] – были полностью выведены. Что имело значение, как подчеркнул Геншер, так это не «когда уйдет первый солдат, а когда уйдет последний солдат». В любом случае, платежи объединенной Германии за содержание (которые теперь будут выплачиваться в дойчмарках) оставшихся советских войск после 1991 г. ни при каких обстоятельствах не должны называться «расходами на размещение». Фактически все это должно было регулироваться в двустороннем «соглашении о переходе»[702].

Эта дискуссия теперь была тесно связана с вопросом о финансовой поддержке Германии, что всегда являлось главным приоритетом Горбачева. Канцлер объяснил, что он не сможет напрямую помочь с