Книга Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха - Роберт Кочарян

стала приобретать уродливые формы, и я искал решения, способные снять или хотя бы ослабить напряжение.

Неожиданно для всех я назначил премьер-министром младшего брата Вазгена Саргсяна. Идею подал Давид Задоян, министр сельского хозяйства. Задоян родился в той же деревне, что и Вазген, и хорошо знал его семью. Он попросил приема и рассказал, что все мои противники постоянно вьются вокруг родных Вазгена Саргсяна, даже те, кто при жизни его не любил. Они настраивают семью против меня и Сержа, чтобы использовать ее в своих политических целях. Давид тесно общался с родными Вазгена и знал их настроения, поэтому он предложил: «Может быть, назначить премьером Арама, младшего брата Вазгена?» Арам тогда работал директором цементного комбината. Я его толком не знал, лишь пару раз видел у Вазгена дома. В наших разговорах Арам никогда не участвовал, даже за стол с нами не садился, а только ухаживал за гостями. Я сказал: «Работа премьера сложная, у Арама нет опыта, и я не знаю его способностей». Задоян стал его хвалить: «Он толковый парень. А главное – такое назначение поможет снять все подозрения!» Идея выглядела разумной. К тому же на должность премьера все равно надо было искать человека из блока «Единство», и я согласился. Вызвал Арама к себе, поговорил с ним и назначил премьер-министром.

Чтобы показать свою открытость и обеспечить полное доверие к следствию по теракту, согласовал с Арамом абсолютно все назначения по силовым структурам. Я сразу же принял отставку Сержа Саргсяна из МНБ и перевел его в администрацию президента. Составил список из заместителей МВД и МНБ и сказал Араму: «Вот эти люди, на мой взгляд, могут возглавить эти ведомства – и по своим профессиональным качествам, и по опыту. Кого из них ты хорошо знаешь? Кому полностью доверяешь? Давай выберем вместе, чтобы потом, когда они будут заниматься расследованием теракта, никто не мог бы усомниться в их объективности». Мы остановились на Айке Арутюняне и Карлосе Петросяне– они стали министрами внутренних дел и национальной безопасности. Я пошел дальше: «Есть ли кто-то в прокуратуре, кому ты доверяешь, как себе?» Арам назвал друга своего детства, который работал прокурором их родной Араратской области. Человек этот по своим качествам с трудом тянул даже на районного прокурора, а должность получил только благодаря протекции Вазгена Саргсяна и близости к его семье. Но я пошел на то, чтобы назначить его главным прокурором Армении. Сейчас важнее были не его личные и профессиональные качества, а то, что он c детства дружил с Арамом и был вхож в их семью.

Должность главного прокурора тогда занимал Агван Овсепян, которого я знал еще по Карабаху, – он был родом из другого края, но еще в советское время работал следователем у нас в прокуратуре. Его, человека принципиального и опытного профессионала, прошедшего карьерный путь от следователя до главного прокурора, уважали все. Это о многом говорило: людям, долго служившим в прокуратуре, редко удается сохранить к себе уважительное отношение окружающих. Я открыто сказал ему: «Агван, мы знакомы много лет, и мое отношение к тебе не изменилось. К твоей работе у меня нет абсолютно никаких претензий. Но тебя воспринимают как близкого ко мне человека, и это в сложившейся ситуации – большая проблема. Я назначаю на твое место другого, чтобы к следствию никто не смог предъявить претензии. Вот так случилось. Надеюсь, ты меня понимаешь. Останешься заместителем прокурора, а там видно будет».

Дело по теракту – уголовное дело – по просьбе Арама передали из ведения МНБ под надзор военной прокуратуры. Мотив тот же: военный прокурор Гагик Джаангирян был родом из той же деревни и входил в круг близких к семье Вазгена людей. Я стремился создать такую ситуацию, в которой невозможно было бы сказать, что расследование велось с недостаточным рвением, а его результаты – предвзяты. И сами следственные действия, и контроль за ними полностью осуществлялись людьми, близкими к семье Вазгена и назначенными по представлению его брата. Думаю, в долгосрочной перспективе это было правильным решением, чего нельзя сказать о назначении самого Арама Саргсяна на должность премьера.

Арам оказался не готов к такой ответственности ни уровнем знаний, ни управленческим опытом, ни характером. Встречались мы с ним каждую неделю, и уже на второй встрече я понял, что сильно ошибся, поставив его во главе правительства. У нового премьера полностью отсутствовали системность, последовательность и способность выделять приоритеты. Я и предположить не мог, что он до такой степени лишен управленческих навыков – все-таки директор завода! Позднее выяснилось, что цементным заводом, по сути, руководил не он, а главный инженер. Кроме того, Арам оказался сильно подвержен чужому влиянию. Его точка зрения зависела от того, с кем он больше общался за последние несколько дней или часов – а это чаще всего оказывались люди с планами и намерениями, идущими вразрез с моими. Словом, кроме внешнего сходства, ничего общего с Вазгеном у его брата не было. В ситуации, когда в экономике существовала масса проблем, иметь такого премьера было непозволительно. Все видели, что в стране ничего не двигается, решения не принимаются, правительство буксует несмотря на то, что многие из министров – хорошие управленцы. Экономика отреагировала мгновенно: конец 1999-го и начало 2000 года стали периодом серьезного спада.

Параллельно началось следствие. Длинный и тяжелый процесс тянулся больше года. Создавалось впечатление, что основная задача следствия – найти хоть что-нибудь, подтверждающее мою причастность к теракту. Как свидетель, я дал письменные показания о том, как вел переговоры с террористами в ту ночь, и больше никак в следственном процессе не участвовал. Раз в неделю, как и раньше, до теракта, встречался с главным прокурором, и он коротко, буквально в двух словах, информировал меня об общем ходе следствия. Встречался и с военным прокурором, дважды – по его просьбе. Это был тот самый человек, Гагик Джаангирян, который в ночном списке на раздачу должностей значился главным прокурором, а в эти дни, став руководителем следствия, почувствовал себя вершителем судеб. Все вдруг стали опасаться Джаангиряна – ведь по его милости любой мог угодить в список пособников расстрела парламента, – и, похоже, он этим наслаждался. На одной из наших с ним встреч, в декабре, Джаангирян сказал, что Наири Унанян дает косвенные показания на Алика Арутюняна и что в интересах следствия его должны допросить и устроить очную ставку. Лишь несколько лет спустя я узнал, что Унаняна пытали, чтобы выжать из него нужные показания, причем дело дошло даже до каких-то инъекций. В середине декабря Алик подал в отставку с должности моего советника. Мне пришлось