Книга Формула Бога. Эволюция религии, культуры и этики в эпоху технологической сингулярности и бессмертия - Александр Плющенко

При этом Шоу считал: «Нам нужна религия, если мы хотим сделать что-то достойное. Если и можно вытащить нашу цивилизацию из того ужасного положения, в котором она оказалась, это сделают только те люди, у которых есть религия».

Шоу пытался примирить в своем мировоззрении религиозные идеалы и дарвиновскую теорию эволюции: «Жизнь есть осуществление воли, которая постоянно растет и не может сегодня удовольствоваться тем, что казалось таким осуществлением вчера». По его мнению, жизнь не сводится к достижению счастья: «Нет ничего невыносимее несчастья, за исключением, быть может, счастья». Сама возможность беспокоиться о том, счастлив ты или нет, гарантированно ведет к несчастью: «Непрерывные каникулы – это неплохое рабочее определение ада». Счастье было для него «замкнутым на себе, преходящим, стерильным и нетворческим» состоянием.

В будущем Шоу видел счастье как «лучшую грядущую жизнь для всего мира», но никак не «вечность в состоянии блаженства, где активный человек начал бы скучать до новой смерти».

О боге Шоу говорит так: «Я всегда понимал, что цивилизации нужна религия, и это для нее вопрос жизни и смерти, а по мере развития концепции Творческой Эволюции я увидел, что нам доступна вера, соответствующая первому условию существования всех религий, какие только знает человечество, а именно, что это будет в первую очередь религия метабиологии. Я считаю себя служителем и инструментом Творческой Эволюции. Бог есть воля. Но без рук и мозгов воля бесполезна. Такой эволюционный процесс для меня и есть бог».

Для Шоу важнейшим актом веры в жизнь была самоотдача, не как отвержение себя и самопожертвование в христианстве, а как творческий долг: «На тех небесах, к которым я стремлюсь, нет иной радости, кроме радости работать, помогая жизни в ее борьбе за движение вперед».

В 1910 г. Шоу написал Льву Толстому: «Для меня бога не существует. Нынешняя теория, согласно которой бог уже существует в совершенстве, предполагает веру в то, что бог намеренно создал нечто низшее, чем он сам. Как я полагаю, если только не предположить, что бог постоянно стремится превзойти сам себя, мы можем думать лишь о всемогущем снобе».

Приведу еще одно его интересное высказывание: «Быть в аду – это плыть по течению (отказавшись от цели); небеса – это править рулем. Жизнь есть сила, которая ставит бесконечные эксперименты по самоорганизации, стремясь создать все более и более высших индивидуумов».

В отличие от Ницше, сверхчеловек у Шоу не цель или конечный продукт, а скорее процесс, стадия развития: «Небеса не место, но направление. Цель существования человека не в том, что быть “добрым” и получить награду на небесах, но в том, чтобы создавать небеса на земле».

Многие фразы Шоу стали известными цитатами, например «будущее принадлежит тем, кто предпочитает удивление и неожиданность безопасности»; «борись с такой жизнью, какая случается… а она никогда не случается такой, какую мы ожидаем»; «лучше верить в жизнь, чем в человека, в усилие, чем в результат, в процесс, чем в утопическую версию блага».

Воля занимает здесь центральное место еще и потому, что прогресс познания и цивилизации не улучшает положения вещей, а просто порождает новые нужды и с ними вместе – новые страдания и новые формы эгоизма, поэтому «воля здесь по-прежнему нужна».

* * *

Антон Павлович Чехов считал, что невозможно найти грандиозного всеобъемлющего решения для проблемы жизни, но что вместо этого надо искать «достаточно маленькие и, прежде всего прочего, практические ответы».

Чехов резко отличался от Достоевского и Толстого тем, что для него отсутствие бога не вело к нравственному упадку или моральному вакууму. Он считал, что каждый человек ищет решение для самого себя, и в этом ему помогает нравственность.

Многие историки утверждают, что именно Чехов помог свершиться тому великому культурному перевороту, который произошел после Ницше, потому что его гораздо меньше интересовали философские, религиозные или социологические вопросы, чем та сфера, которая находится на стыке нравственности и индивидуальной психологии.

Корней Чуковский так охарактеризовал мировоззрение Чехова: «Его культом было сострадание конкретному человеку».

Великий русский писатель не верил в «великие решения» и считал, что люди, находящиеся под гнетом религии или капитализма, «слишком слабы и напуганы, чтобы улучшать свою судьбу». Чехов утверждал, что каждый конкретный человек может очень многого добиться в своей жизни: «Прежде всего, абсолютно необходимо отбросить иллюзии, понять правду своей жизни и лишь затем думать о достойных достижениях».

Чехов считал самым настоящим героизмом видеть мир таким, каков он есть, и при этом продолжать его любить. Перед каждым стоит задача преобразовать свою жизнь: или через стремление к внутренней свободе, или с помощью практических дел на благо ближнего. Писатель не признавал трансцендентного смысла жизни и говорил, что человек может лишь случайным образом придать ей целостность с помощью своего труда и примера, которые послужат на благо человечества: «Нужно искать, искать самому, наедине со своей совестью». Не надо заглядывать слишком далеко, полагал писатель, мечтать об отдаленном будущем или загробной жизни. Вместо этого надо совершить первый шаг, выйти из пошлости и отойти от нее.

Это и есть чеховский путь героизма: скромные попытки улучшить повседневную жизнь для себя и других.

* * *

Резкий перелом в живописи произошел с появлением импрессионизма: лоскутные композиции Поля Сезанна, пуантилизм Жорж-Пьера Сера, полотна кубистов Жоржа Брака и Пабло Пикассо. У импрессионистов одна из основ реальности (процесс зрения) стала предметом эксперимента, подобно множеству физических экспериментов, проводившихся в то же время (радиоволны, рентгеновские лучи, электроны). Впоследствии в живописи появилось много инноваций с цветом, светом, формой, которые изменили само представление об искусстве и о том, как понимать себя.

Церковь не принимала участия в этом экспериментальном подходе для исследования себя, а импрессионисты и их последователи нисколько не переживали по поводу «смерти Бога».

Клод Моне был одним из самых ярких представителей импрессионизма. Изображая Руанский собор, он за несколько недель создал около 20 картин, запечатлевших фасад этого собора при разном освещении.

Поразительно простой подход Моне и его ясная техника для многих служили подтверждением, что сознание важнее религии. Его предметом изучения был не просто какой-то вид, а сам акт зрения, восприятие вида, «субъективно разворачивающийся процесс ума, никогда не статичный, всегда становящийся». Застывшая определенность религии, ее обездвиженные красоты отметались таким подходом художника.

Позже Моне сосредоточил внимание на теперь известных во всем мире лилиях в пруду, который назвали «ломтиком бесконечности».

Импрессионисты показывали, что удовольствия и истины мимолетны, неуловимы, могут закончиться через секунду: для этих художников текущий момент ничем не отличается от вечности. Многие импрессионисты при этом устремились на юг Франции, чтобы сделать свои картины более интенсивными.