Книга Акушер-Ха! Вторая (и последняя) - Татьяна Соломатина

Вася всё чаще оставался ночевать на работе.

Он ничего не делал специально. Просто так выходило в последнее время само собой. Уже было собрался уходить – девочка из пятой палаты закровила. Преждевременная отслойка нормально расположенной плаценты. Как уйдёшь? В операционную. С ним договаривались. Извлечение с небольшими затруднениями. Гидроцефалия под вопросом. В реанимацию с подозрением на внутричерепные кровоизлияния. Как уйдёшь? Да и девочка через пару часов после операции вдруг вся потекла. Диссеминированное внутрисосудистое свёртывание. Релапаротомия. Инфузионная терапия. Отделение реанимации и интенсивной терапии. Как уйдёшь? Вася Остерман своих пациенток вёл от начала и до конца. У других пациенток проблемы? Тоже Васина епархия. Доктор медицинских наук и доцент кафедры академии он ведь так – на полставки для плезиру. Он тут, вообще-то, главный врач в этом родовспомогательном учреждении. В одном из лучших в городе. Так что всё для жизни у него в кабинете имеется. Осталось только кота Ваську сюда переселить. А третья жена пусть с Люсей воюет. Люся и не такого по жизни хлебнула. Не может он Люсю уволить. У Люси на Украине дочь – мать-одиночка-алкоголичка, и собственная мать-старушка. И всю свою зарплату она отсылает им.

Шестой курс закончился. Третья жена получила диплом. Но с интернатурой – конечно же, по акушерству и гинекологии – решила не торопиться. Беременность прогрессировала, так что… Куда с таким пузом в родзал? Вместе с ними дуться, что ли? Так и до преждевременных родов надуться можно. Да и вообще, ну их, эти кровавые ужасы! Годик-другой-третий дома посидеть с ребёнком. А то знаем этих нянек. Такие же, как домработницы. Ещё одна нахлебница – в дом пустишь, уже не выгонишь. А всё Васина мягкотелость. А она тут кто? Кто она тут?! Она что, не хозяйка в этом доме?!!

– Хозяйка, солнышко. Конечно же, хозяйка, – мягко говорил Вася, но Люсю не увольнял. И со своим «сучьим» котом частенько сиживал на веранде. Не забывая, впрочем, и о молодой жене. Каждый вечер выслушивал сердцебиение плода своим любимым, старинным – подарок Учителя – стетоскопом. Измерял артериальное давление: сперва новомодным аппаратом, а затем старым – с резиновой грушей: так оно надёжнее. Тыкал пальцами в ноги, подозрительно косился на распухший под обручалкой палец. Исправно носил кровь и мочу на анализы. «Солнышко» упёрлось рогом и на учёт в консультацию не стало. Вот Вася и завёл ей обменную карту сам, на свою ЖК, сам и вёл вместо участкового врача и акушерки. Даже портативный ультразвуковой аппарат домой припёр. Только кардиотокографа не хватало. Ну, хоть на дому рожать не собирается – и то хорошо. Всё-таки диплом врача. «Лечебное дело» написано. Не совсем идиотка.

«Не совсем идиотка» напрочь отказалась госпитализироваться из-за низкой плацентации и угрозы преждевременных родов. Чуть не всю посуду перебила. Никакие Васины увещевания не помогли… Ладно. Дома прокапал всё, что положено, хотя и не положено всё это капать на дому. Живут-то за городом. До роддома далеко. А уж если шоссе перекроют, то… Ладно. Нанял одну из лучших акушерок на личный надомный пост. Жёнушка и из-под капельниц рвалась проверять, как Люся пыль протирает и сыр на тёрке натирает. Да только акушерка лучше Васи знала, как с такими дамочками обращаться, чего им в капельницу вколоть, чтобы отдохнули пару часиков безмятежно, да и слова всякие употребляла по назначению, каких этот святой дурак Василий Илларионович ни в жизнь себе не позволил в самой что ни на есть неотложной акушерской ситуации. Хорошие слова, отрезвляющие. Но Вася ими не пользовался. Когда-то с удовольствием слушал, как покойные жёны виртуозно матерились. Сейчас – любил иногда и за персоналом что-то ёмкое записать в блокнот. Но сам – ни-ни! Не потому что ханжа, а просто не умел. Не должен петь человек без слуха, не должен был Бродский вслух читать свои прекрасные стихи, а Вася Остерман не должен был материться. Потому что не дал бог ему такого таланта.

До сорока недель дотянули. Вася даже похудел слегка.

– Ничего, батя, крепись! Родит, отойдёт. Вспомни, как моя Алёнка с ума сходила, пока носила. А сейчас – хоть к ране прикладывай, сам знаешь! – подбадривал старший пасынок. Все остальные временно перестали посещать отца и деда, потому что слишком уж невыносимую атмосферу создала рьяная строительница правильного семейного очага и супружеского счастья.

– Чего они сюда шастают?! – возмущалась она. – Кто они тебе вообще такие?! Почему ты оставил им квартиру и дом?

– Они – мои дети и внуки. Потому и оставил, – всё так же спокойно, без малейшей нервозности, обиды или иронии отвечал Вася.

– А я? Я тебе кто? Никто?! – визжала она. – Вот! Вот он, твой единственный ребёнок! – колотила она себя по животу кулаком.

– Ты мне жена, солнышко. И да – у нас скоро будет единственный ребёнок. Все дети – единственные. Даже однояйцевые близнецы разнятся. И не только характером. Я за годы научился их отличать даже в ранний неонатальный период. Я и тебя научу, солнышко, когда ты выйдешь на работу.

От бессильной злобы у «солнышка» начинали ныть виски. Она хотела его достать. А Васю Остермана достать было невозможно. Наверное, Будда промахнулся с инкарнацией и нечаянно вместо какого-нибудь индуса попал в не отрицающего бога атеиста Остермана.

В одну из ночей Вася отвёз жену в родильный дом. Нет, ни вод, ни схваток. На голой акушерской интуиции понял: пора. Аккуратно посмотрел ещё в семейной постели: схваток нет, а небольшое раскрытие есть.

Рожала она тяжело. Как и положено жене акушера-гинеколога и выпускнице медицинского вуза. Как положено любой неуравновешенной особе.

Как только начались первые схватки – началась пытка звуком. Орала она так, что разбудила весь родильный дом. Все четыре этажа. А если акушерка делала аккуратное, нежное, деликатное замечание – роженица начинала орать ещё громче. Жена главного врача, умойтесь. Правда, сам Вася разок даже повысил голос. Когда надо было по должности и по специальности – Василий Илларионович умел. Жена перестала орать, но начала всем своим видом демонстрировать, как ей плохо. Безумно плохо. Хуже некуда. Так, как она, – ещё никто не рожал. Больше никогда. Пусть кошки вторых детей рожают. И те, кому что родить, что обосраться. А она – натура чувствительная. И больше – никогда. Она сейчас вообще умрёт, и все будут знать!..

– Василий Илларионович, да что ж такое! – устало всхлипнула первая акушерка смены. Крепкая акушерка. Из таких, что до усталых всхлипов довести практически невозможно. – Схватки никакие, да и те стихают. Открытие сперва пошло хорошо, а теперь на месте стоит. Она и себя измордовала, и нас всех измучила. И девочку поступившую запугала уже. Что будем делать?

– Медикаментозный сон, – Вася согласился с очевидным.

После медикаментозного сна дела пошли не лучше. И после безуспешной стимуляции Вася решился на кесарево сечение. Нет, сам в операционную не пошёл. Слава богу, не в лесу, чтобы самому свою жену оперировать. Начмеда попросил.

– Вася, ты же знаешь, если задастся человек целью доказать ближнему своему, что он страдает, – обязательно докажет. Роды твоей здоровой, как кобыла, жены тому подтверждение. Ну, если процесс запущен… Если желание возобладало, то дух рулит биохимией. Все истерики, меланхолики и прочая желчь – идеалисты. Это мы с тобой, здоровые мужики-сангвиники, – материалисты. Всё будет путём, Вася! – заверил его начмед, обрабатывая операционное поле.