Книга Вдова Его Величества - Екатерина Лесина

— Другие не лучше.

— Даже Кайден?

— А он тебе предлагал замужество?

— Нет, — вынуждена была признать Катарина.

— Если предложит, подумай. В нем кровь горит. Он не способен усидеть на одном месте. И это вечное движение может утомлять… но да, он тебя не бросит. Даже когда сама захочешь уйти, все одно не бросит. Он начнет войну, пожелай кто-то причинить тебе вред. Или если он решит, что тебе желают навредить. Он не остановится перед убийством, напротив, для него человеческая жизнь означает не больше, чем для Змея. Но в отличие от Змея дети Дану не признают правил.

— А любить он способен?

Не то, чтобы Катарина рассчитывала. Любовь — это, кажется, не так и хорошо. Да и слишком взрослая она, чтобы рассчитывать на ту, которая сказочная, с первого взгляда и до последнего вздоха, с сердцем поющим, и пониманием, что иначе и невозможно.

— Способен, — Джио подошла и встала рядом. А Катарина сжалась, почему-то ей категорически не хотелось показывать неготовую еще флейту. — Только эта любовь порой страшнее ненависти. Поэтому… думай, девонька. Впервые ты можешь выбрать сама. Не ошибись.

Катарина кивнула.

Прикусила губу. И повторила вопрос, на который так и не получила ответа:

— Он тебе нравится?

Почему-то прозвучало утверждением. А Джио отступила, смутилось, чего с ней не случалось прежде, даже в тот раз, когда Катарина застала ее в своей кровати с парой любовников. Тогда Джио сказала, что зимой слишком холодно, чтобы рассчитывать, что слабое пламя камина и вправду согреет.

Катарина ей даже завидовала.

Она, Катарина, была слишком благоразумна, чтобы сотворить что-то этакое.

— Пойду, проверю кое-что… а то ведь, — она погладила стену. — А ты, лапонька, думай.

Катарина кивнула.

Думать она не хотела, а вот нефрит, кажется, согревался и столь стремительно, что это было почти больно. Катарина вытащила флейту и сосредоточилась.

Еще немного и камень поплывет.

Надо сосредоточиться.

Забыть о солнце. И плюще. О божьей коровке, что, приземлившись на подоконник, медленно ползла вдоль трещины. О трещине этой.

Или… наоборот, не забывать?

Закрыть глаза.

Представить Джио… и огонь, много-много огня, без которого и вправду холодно, и Катарина, побывавшая в Королевской башне, представляет, как мучителен этот холод.

Пальцы закололо.

А потом и вовсе опалило знакомой болью, которая прежде заставляла отступить, но сейчас Катарина упрямо поджала губы.

Завтра или послезавтра прибудут солдаты. И тот, кто стоит над ними. И тот, кто стоит за этим человеком, тот, кто прислал Катарину в это поместье, то ли пытаясь ее убить, то ли просто желая показать, до чего непросто жить вне клетки дворца.

Пускай.

Нет, прочь из головы. Это будет завтра, а сегодня… сегодня солнце касается щек Катарины. И губ ее. И она делает глоток согретого воздуха, чтобы выдохнуть его на камень.

И еще.

И снова.

Воздух раскаляется, а руки рвет болью. Будто в кипяток опустила. Или в тот самый огонь, что менял флейту. Пусть будет она… хрупкой, как Джио, и столь же прочной.

Чудесной.

Завораживающей. Непонятной обычным людям, но удивительно волшебной. Пусть согреется, наконец, Катарине не жаль силы. Куда ей девать? Разве что поделиться с камнем.

Во рту стало солоно.

Но камень принял и кровь так, будто именно ее и не доставало. Или и вправду… сила потекла легче, она уходила сквозь сеть, словно той вдруг вовсе не стало. Но нет, она была, она рвала Катарину на части, но больше это не казалось важным.

Главное — успеть.

Пока солнце высоко. Пока жар плавит тело. Пока она, Катарина, вовсе жива. И когда из глаз-таки посыпались слезы, камень и их выпил. А затем вдруг стало легко-легко. И Катарина даже обрадовалась этой легкости, вдруг показалось, что стоит ей взобраться на подоконник, оттолкнуться и руки расправить, как она взлетит.

Правда, сил хватило лишь на то, чтобы доползти до кровати.

Катарина рухнула на покрывало и блаженно зажмурилась. Флейту она спрятала под подушкой. Она отдаст ее Джио потом. А пока… пока она посмотрит сон, тот самый, про небо бескрайнее, в котором Катарина парила свободно, ведь была птицей с огненными крылами.

Разве не чудо?

Приют прятался в той части города, в которую люди приличные старались без особой надобности не заглядывать. Здесь пахло грязью и человеческими испражнениями, что текли по открытым канавам, а порой и не текли, стояли, кисли, наполняя окрестности зловонием.

Над канавами поднимались ядовитые миазмы.

И глиняные, слепленные наспех, стены домов не казались сколь было надежной защитой. Здесь было людно и суетно, а под ногами сновали крысы, вовсе не стесняясь иных обитателей этого места. Впрочем, к темному дому, что устроился близ старой городской стены, они старались не подходить.

Кайден крыс понимал.

Донельзя благоразумные животные.

Он и сам не сразу переступил незримую черту. А стоило сделать шаг, как отчетливо хрустнула граница, почти выпустив набрякшую силой изнанку.

Вот же…

И как Кайден пропустил это место?

Впрочем, кроме ощущений ничего особенного в здании не было. Не новое, но заботливо подновленное. С двускатною крышей, из которой поднимались толстые кривоватые трубы. С окнами, что тускло поблескивали настоящим стеклом. С высоким порогом и бледной девицей, заставшей на этом пороге.

Кайден поклонился девице.

А она оскалилась.

— Только попробуй, — предупредил он, коснувшись клинка, и Призрак согласно заворчал. Ему тоже не нравилось это место.

И паучиха.

— Где старшая?

В тонких пальцах девушки плясало веретено, наматывая белесую нить паутины.

— С какой стати, — она все же заговорила, слегка притапливая слова, — я должна тебе говорить?

Дверь открылась, и на пороге появилась еще одна паучиха.

И еще одна.

И… сколько их скрывалось там, внутри дома? Призрак притих, а Тьма зашевелилась, намекая, что твари опасны, пусть и молоды, пусть яд их не вошел в полную силу.

— С той, что если не скажешь, я просто спалю это место. И вас вместе с ним.

— А сумеешь? — веретено замерло в верхней точке, а девушка пригнулась, и в этот момент стало очевидно, сколь мало в ней осталось человеческого. Раздвинулись руки, натянулось платье на спине, и под тканью что-то завозилось, задвигалось.

— Попробую, — Кайден обнажил оба клинка. — Или нет. Или просто шагну и сломаю стену, а затем позову сюда тварей с изнанки. Может, и отобьетесь, но ведь многие полягут, так?