Книга Крах плана Шлиффена. 1914 г. - Максим Оськин

Э. Людендорф, оценивая нерешительные попытки русских по деблокированию окруженной группировки, считал, что «противник действовал менее решительно, чем ему позволяла обстановка». Даже главнокомандующий армиями фронта Я.Г. Жилинский приказал комкору-6 А.А. Благовещенскому наступать, но тот ограничился вялой стычкой у Ортельсбурга (до пленных оставалось всего 10 км) и поспешил отступить, донося о выполнении приказа: ведь наступал же. Действия генерала Благовещенского в ходе Восточно-Прусской операции, поистине, нельзя не назвать преступным бездействием.

Не говоря уже о бое под Бишофсбургом: как только немцы приступили к охвату русского центра, ворвавшись в тыл 2-й армии, в час дня 15 августа Самсонов приказал 6-му армейскому корпусу немедленно наступать на Ортельсбург и оттянуть на себя противника. Благовещенский отдал приказ о выдвижении в исходный маневр для производства такого движения только в десять вечера, когда войска остановились на ночлег, и приказ не мог быть выполнен. Весь следующий день шло вялое выдвижение, и части 16-й пехотной дивизии были развернуты для атаки Ортельсбурга только утром 17-го. Наконец, А.А. Благовещенский хоть немного двинулся вперед только после непосредственного распоряжения главнокомандующего фронтом.

Сверхжестких карательных санкций в отношении командиров, чьи действия повлекли за собой гибель целой армии, сделано не было и по окончании операции. Следовательно, никаких жестких уроков русские высшие командиры не могли получить, дабы исключить подобное тому, что происходило во 2-й русской армии, в последующих действиях. Действительно, в отношении высшего командного состава 2-й армии итоги Восточно-Прусской наступательной операции были просто ошеломляющими:

– командарм (А.В. Самсонов) застрелился,

– два комкора (Н.Н. Мартос и Н.А. Клюев) – в плену,

– три комкора (Л.К. Артамонов, А.А. Благовещенский, К.А. Кондратович) будут отстранены со своих должностей во второй половине августа сразу по окончании операции,

– масса командиров пехотных дивизий и артиллерийских начальников также угодили в плен, либо были отстранены со своих постов. Наиболее тяжелым наказанием для высшего генералитета, не выполнившего свой воинский и человеческий долг, могла стать разве что отставка.

Что же касается самого главного виновника поражения 2-й русской армии в масштабах тактики – генерала Артамонова, своими действиями оголившего тыл армии, – то созданной для расследования гибели в Восточной Пруссии 2-й армии комиссией генерала Пантелеева он был оправдан. В Ставке считали, что Артамонов и Кондратович пойдут под суд, причем первый «валялся в ногах у Орановского, так как Жилинский и великий князь его не приняли»[231]. Но никакого суда не случилось.

Это – невзирая на то, что даже Жилинский в рапорте Верховному главнокомандующему от 18 августа совершенно справедливо назвал комкора-1 главным виновником поражения 2-й армии. Даже союзники понимали это. Французский посол в России М. Палеолог в начале сентября в ответ на упреки русских в том, что после Битвы на Марне измотанные французские дивизии остановились, ответил военному министру В.А. Сухомлинову: «Чтобы прийти на помощь русской армии, мы принесли такую же жертву. Однако, не наша вина, что по ошибке одного из ваших корпусных командиров фланг русской армии вдруг оказался без прикрытия».

Разумеется, об оставлении Л.К. Артамонова на прежней должности не могло быть и речи, но не состоялось и наказание, а потому генерала вскоре отправили в распоряжение штаба Юго-Западного фронта. Согласно распоряжению главнокомандующего армиями фронта Н.И. Иванова, Артамонов вступил в командование всеми воинскими частями, находящимися в занятом в августе Львове (резервисты и ополченцы) на правах командира корпуса. Фактически он стал начальником львовского укрепленного района, подчинявшегося командованию 11-й Осадной армии. Как отмечалось в приказе Иванова по Юго-Западному фронту от 12 ноября 1914 г., «на него же возлагаю общее руководство всеми оборонительными работами на позициях у Львова». В 1915 г. Л.К. Артамонов являлся предшественником С.Н. Дельвига на посту коменданта взятой австрийской крепости Перемышль, с которой он был смещен Верховным главнокомандующим, как только выяснилась та пассивность генерала Артамонова (ничего не сделал для укрепления крепости) на данном посту, что стала залогом поражения. Такое вот своеобразное наказание за отданные врагу десятки тысяч жизней и унизительное поражение… Более того – впоследствии генерал Артамонов служил в Ставке Верховного главнокомандования, когда должность Верховного главнокомандующего занял сам император Николай II. Благоволение «высших мира сего» к определенным лицам порой несоизмеримо… бывший комкор-1 «всплывет» еще и при событиях отречения царя от престола. Именно через Артамонова начальник штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексеев передаст императору Николаю II свой проект документа об отречении царя от престола.

Отход от суворовского принципа «каждый солдат должен знать свой маневр» сказался с особой силой в действиях фланговых корпусов 2-й армии – 1-го и 6-го армейских. Конечно, Артамонов и Благовещенский знали, что они должны обеспечивать фланги наступающей центральной группировки, но вот было ли у них безусловное понимание того, что от стойкости вверенных им корпусов зависит судьба операции в общефронтовом масштабе? Артамонов и Благовещенский обязывались знать, что их дело в течение суток 13–14 августа – стоять и умирать, пока центр вырвет у противника победу. Всего этого даже и близко не последовало. Судя по всему, эти комкоры воспринимали свою задачу с обыденных позиций частного действия – успех или неуспех их собственного корпуса.

Поэтому и впоследствии такие случаи имели место (например, в Августовской операции 10-й армии в январе – феврале 1915 г. или сдача крепостей Новогеоргиевска и Ковно). Подобная практика, развращая высший командный состав, одновременно не давала возможности своевременно выдвинуться снизу более способным людям. Плата за эту практику – потоки лишней, напрасной крови тысяч солдат и офицеров.

Интересно, что в данном случае, с точностью до минимума, повторилась та ситуация в высшем эшелоне управления русской военной машиной, что и в период Русско-японской войны 1904–1905 гг. Начальники фланговых войск не сделали того, что могли бы сделать, своими хитроумно составленными донесениями блокируя и пролонгируя даже безнадежно отстававшие во временном исчислении темпов операции указаний и приказов штаба фронта. Все это – категорически абсолютное отсутствие столь необходимого на войне фактора, как частная инициатива. Пропагандируя перед войной частную инициативу на всех уровнях, военное ведомство не решилось применить практику данной пропаганды к вышестоящему генералитету.

В итоге если низшие командиры были готовы сделать все от них зависящее для выигрыша сражения и в тяжелейших условиях, то высшие начальники своим бездействием сводили инициативу низов на нет. Тем самым ситуация всегда складывалась в пользу противника. Еще в 1911 г., оценивая итоги Русско-японской войны, полковник Н.Н. Головин писал, что о проявлении частной инициативы на войне много писали и говорили и до 1904 г. Однако «мы думали, что частная инициатива явится сама собой, стоит только приказать. Мы упустили из вида то, что она не может быть создана, а только развита в армии, путем долголетнего методического воспитания. Как много говорилось у нас о воспитании солдата – подготовку же начальников просмотрели»[232].