Книга Пляска смерти - Лорел Гамильтон

– Ma petite, если ты принесешь из шкафчика в ваннойножницы, мы сможем осмотреть его раны.

Я тут же это сделала. Вчера ночью я видела синяки, но невидела всех этих бинтов под рубашкой, и понятия не имела, насколько он серьезноранен. В ванной я задержалась, взяв ножницы, увидела свое отражение в зеркале.Какое-то слегка испуганное. Неужто он действительно бросил Менг Дье ради меня?Бросил женщину ради всего лишь шанса, что я возьму его себе как pomme de sang?Уставясь на себя в зеркало, я не видела там женщины, ради только возможностиобладания которой можно бросить другую. Элинор – это еще быть может, но я… Вголове не укладывалось.

Я вернулась в спальню. Реквием сидел на кровати рядом сЖан-Клодом, а тот повернул его лицо к свету, разглядывая синяки.

Когда я вошла, Реквием рассказывал:

– …и она сказала, что раз этой симпатичной мордочки небудет у нее на подушке, то и ни у кого не будет.

Кто-то принес кресла от камина, так что Элинор могла сестьне на кровать.

– И она попыталась изуродовать тебе лицо, –сказала она тихо.

– Да, – ответил он как-то странно сдавленнымголосом, совершенно не похожим на его обычный.

Я подала Жан-Клоду ножницы. Он их взял и положил наприкроватный столик.

– Думаю, мы можем снять пластырь. Ты мне поможешь, mapetite?

Мне пришлось подвинуть плащ Реквиема, лежавший на краюкровати. Она была настолько высокой, что мне пришлось сесть поглубже, чтобы несоскользнуть. Шелковое покрывало, шелковый халат – все это скользит.

Я взяла Реквиема за руку – бинты шли от кисти почти долоктя.

– Это не от ударов, – сказала я.

– У нее был нож, – ответил он тем же сухимсдавленным голосом.

Я посмотрела на него, но даже уцелевшая половина его лицаничего мне не сказала. Такой же красивый и безжизненный, каким бывает иногдаЖан-Клод. Будто смотришь на картину, на портрет красавца-принца,возвращающегося из битвы. Даже когда я взяла его руку в свои, он остался так жедалек и отстранен, будто висел на стене музея.

Жан-Клод уже отдирал пластырь от груди Реквиема. Ясклонилась над рукой и тоже занялась пластырем, держа его руку в своей, потомстала разматывать марлю. Кисть была исчеркана мелкими и не такими уж мелкимипорезами. Как можно осторожнее приподняв его руку, я размотала бинты. Ониупали, и я не могла удержать восклицания. Все предплечье было покрыто сеткойрезаных ран. Две надо было зашивать.

Я посмотрела ему в лицо, и он встретил мой взгляд. На миг яувидела в этих глазах злость, и тут же они снова стали пустыми.

– Так называемые оборонительные раны. Ты держал рукуперед лицом, потому что именно туда она хотела попасть.

– Не только, ma petite.

Голос Жан-Клода привлек мое внимание к нему – и к обнаженнойгруди Реквиема.

Я выдохнула сквозь зубы с шипением, потому что он был прав.На бледной мускулистой груди ран было меньше, чем на руке, но они были глубже.

Я исследовала одну под грудиной. Она была глубокой, ивиднелся след рукояти на коже. Я посмотрела ему в лицо, и, наверное, не смогласкрыть своих чувств.

– Ты так потрясена, Анита. Почему?

– Она метила в сердце. Она хотела тебя убить.

– Я говорил тебе это вечером, ma petite.

– Я знаю, ты говорил, что она пыталась убить его,но… – Я провела пальцами по краю другой раны, между ребрами. Колотая рана,нанесена куда нужно. Она пыталась изрезать его лицо, и следы на рукепоказывали, что она хотела только его изуродовать, но раны на животе и на груди– эти планировались как смертельные. – Она знала, куда бить. – Моеуважение к Менг Дье возросло, и страх перед ней тоже. – И все это делалосьна глазах у посетителей?

– Не все, – сказал Реквием, – но большаячасть.

Я посмотрела на Жан-Клода:

– И никто не вызвал полицию?

У него хватило такта отвести взгляд – не смущенно, но…

– Что ты сделал? – спросила я.

– Массовый гипноз не запрещен, ma petite. Толькоиндивидуальный.

– Ты зачаровал публику.

– Мы с Ашером.

Я положила руку над раной, которая, похоже, пришлась ближевсего к сердцу. Мне в голову пришла мысль:

– Ты говорил, она напала на Ашера. Он тоже такпострадал?

– Нет.

– Я думаю, она знала, что вы с Жан-Клодом ее убьете,если она убьет Ашера. Я думаю, она считала, что я для вас менее ценен.

И снова голос его стал безжизненным, но сама этабезжизненность заставила меня на него поднять глаза.

– Желчно звучит.

Он отвернулся, улыбнувшись едва заметно.

– Я хотел, чтобы прозвучало безразлично.

– Я много слышала вампирских голосов. В самомбезразличии есть свои оттенки.

– Я дурак был, что сказал ей при народе, но онанапирала, спрашивала, и я сказал наконец правду.

Тут он посмотрел на меня наконец, и мне пришлось сделатьусилие, чтобы не отвести глаза – не из-за его вампирской силы, а потому чтобольно было смотреть на избитое лицо и понимать, что каким-то странным образомя в этом виновата.

– Ты и вправду сказал Менг Дье, что бросил ее, думая,что это из-за нее я тебе отказала?

– Не такими словами, но да.

Я вздохнула и покачала головой:

– Ох, Реквием! Я хочу сказать, я не думала, что она такрезко это воспримет, – я показала на его раны, – но гордость не далабы ей спустить это просто так.

– Гордость, – кивнул он, но остановился, незакончив движения из-за боли. – У нее гордости много, а у меня, кажется,совсем нет.

Он посмотрел на меня, и его глаза, его лицо наполняло такоечувство, что я просто не выдержала и отвела взгляд.

– Не надо, – шепнула я.

Он соскользнул на пол, встал на колени – невольно застонав.Он взял мою руку, и я не отняла ее, это показалось бы мелочным.

– Что мне сделать, чтобы оказаться в твоей постели,Анита? Скажи, и я сделаю.

Я посмотрела ему в лицо, увидела в нем боль, и это не былаболь ушибов и порезов. Я перевела взгляд на Жан-Клода:

– Это ardeur?

– Боюсь, что да, – ответил он.

Я повернулась к коленопреклоненному вампиру, понятия неимея, что ему сказать.

– Я такой урод для тебя? – спросил он.

– Нет, – сказала я, проводя пальцами по контуруего неповрежденной щеки. – Ты очень красив, и ты это знаешь.