Книга Голубая кровь - Олег Угрюмов

— Там, — Аддон смотрел прямо в глаза своему другу, — в храме Справедливости, в Паднату, была такая же, только большая, в два человеческих роста. Ты и твоя жена. Она тебе часто снится?

— Редко, — сказал прорицатель трезвым и ясным голосом. — Намного реже, чем мне бы хотелось. А если учесть, какая вечность нас разделяет…

— Каково это — любить вечно? — спросил Аддон.

— Так же как тебе любить до смерти. Невыносимо. Но ты не променяешь это чувство ни на какой покой и счастье с кем-то другим. Хотя иногда кажется, что уже помнишь только то, что хочешь помнить, а не то, что было на самом деле.

А Руф…

Возможно, он единственная надежда на то, что эта война закончится иначе, чем предыдущая. И если за осуществление этой надежды тебе придется заплатить убийством сына или смертью от его руки — ты примешь и то и другое. Мы заскорузли от крови, и наши души болят и корчатся под толстой коркой…

Я надеюсь только на то, что однажды мы все соберемся за дружеским столом и посмотрим друг другу прямо в глаза.

— Ты сделал то, что должен был сделать, — прошептал Аддон. — Если бы я был на месте твоего отца, Справедливый, я был бы бесконечно признателен тебе за этот удар. Если никто другой не мог помочь ему, если я — смертный — причинил бы лишнюю боль, а не принес избавление, лучшего, чем умереть от руки своего сына, я не желал бы.

— Спасибо, — вздохнул Каббад.

— Твое желание будет исполнено, смертный, — сказал юноша, возникший из ниоткуда.

Стуча палочкой по мраморным плитам, он шел к столу.

— Данн?

— Я пришел попрощаться, отец. Мне здесь больше нечего делать. У этого мира отняли Жизнь, и у него больше нет никакой Судьбы. Я буду ждать. Ты приходи… И ты, Аддон Кайнен, Хранитель, тоже приходи, когда придет время. Я с радостью встречу тебя.

И он исчез, так и не дойдя до протянутой руки отца.

— Данн, подожди! А Эрби?.. Молчание.

— Когда-нибудь, — предрек Кайнен, — Справедливость восторжествует и вы встретитесь. Пусть не в этот раз и не в этом мире…

— Откуда ты это знаешь, друг человек?

— Понятия не имею. Но :знаю. И ты должен мне верить.

Завтра выступаем в поход, и утром мне нужно иметь ясную, легкую голову. Так что я пошел спать, .Справедливый. Счастливых тебе снов…

В той жизни они больше никогда не вспоминали об этом страшном дне и странном разговоре.

ГЛАВА 11

1

Город-на-Холме был окружен неприступной крепостной стеной, и за ней скрылись крохотные и беззащитные Созидатели.

Нельзя сказать, что в день решающей битвы они были так же хладнокровны и спокойны, как и в обычный день своей жизни, но по-прежнему занимались насущными делами.

Вопоквая-артолу, маленькие пряхи, сучили нити и ткали длинные полотна; такивах-ниан, шадоффниххи — как называли их теперь с легкой руки Руфа, — ухаживали за растениями; шетширо-циор, строители, больше других трудившиеся над возведением крепостных укреплений, грелись на солнце в ожидании новой работы. Когда начнется битва, именно им придется восстанавливать разрушенные участки стены, строить мосты, ловушки, западни. Многие из них погибнут. Они были к этому готовы.

За стенами Города выстроилась армия масаари-нинцае, отборных воинов Небесного владыки Шигауханама. Эти солдаты не были приспособлены к защите своих крепостей, да и крепостей у них отродясь не было. Это Руф Кайнен придумал, как можно уберечь хотя бы на какое-то время маленьких Созидателей.

Бог не покинул их, но оставил.

Он пребывал в ином измерении, охраняя своих детей от кровожадных богов Рамора, если те решат вмешаться в битву.

Поэтому можно сказать иначе:

Бог их оставил. Но не покинул.

Они стояли на вершине холма, а внизу, в долине, похожей на ладони, сложенные горстью, копошилось, выстраиваясь к битве, неисчислимое вражеское войско.

Сверху это было похоже на разворошенный муравейник, в котором на первый взгляд все существа двигаются хаотично и бессмысленно, но на самом деле каждая тварь твердо знает, что делает.

То количество воинов, которое привели под стены Города-на-Холме Аддон Кайнен и царица Аммаласуна, превосходило известные мудрецам числа и измерялось уже понятиями: потоп, землетрясение, лесной пожар, миванирлон…

И стоящие против них масаари-нинцае отчетливо понимали, что обречены, ибо даже самые искусные и могучие воины не выстоят перед лицом разгневанной природы — захлебнутся в океанской волне, сгорят во всепоглощающем пламени вулканов, будут проглочены разверзшейся землей…

Иной сказал бы: нет в этом смысла и цель бесплодна. И гибель суждена абсолютно всем. Так стоит ли?

Наверняка стоит. Потому что существует на свете еще что-то кроме доводов рассудка и пискливого голоса страха…

Полностью раскрыв жесткие пластинчатые крылья, проявив на них замысловатый фиолетово-алый рисунок печали и решимости стоять насмерть, защелкали смертоносными клешнями великие воины народа Аухканов, отборная гвардия Божественного владыки Шигауханама — масаари-нинцае…

2

Когда до Города-на-Холме остался один дневной переход, Аддон неожиданно спросил у Уны:

— Может, остановимся, пока не поздно?

— Поздно, отец. Когда ураганный ветер подхватывает сухой листок, листок может хотеть остановиться. Но это ничего не даст: все решает ветер. Мы — все равно что сухой листок на ветру. Даже если мы повернем войска обратно, война разразится. Это случится раньше или позже, но все равно неизбежно…

Мы можем ждать, пока чудовища покинут пределы своего города и разорят несколько селений. Мы можем какое-то время сдерживать гнев наших подданных, но все равно они отправятся громить обитель многоруких, и тогда трагедии не миновать. Если уж войне суждено быть, то пусть ее ведут лучшие полководцы и отборные воины, а не неопытные и плохо вооруженные граждане…

— Ты права, девочка моя. Он уже собирался отъехать в сторону, но тут Уна тихо сказала:

— Отец, я все время думаю про Руфа. Он ведь не просто один из них — он у них главный?

— Думаю, что да.

— И велика вероятность того, что мы встретимся в бою?

— Этого я не знаю. И отчего-то испытываю невероятное облегчение от своего незнания.

Аддон окинул взглядом армию, которая не просто двигалась в сторону Города-на-Холме, но буквально пожирала пространство, как некий мифический монстр.

Они с Уной и Каббадом стояли чуть выше по склону холма, а перед ними расстилалась равнина, покрытая массой шевелящихся тел. Войско достигло тех размеров, когда могло восприниматься как нечто целое, как единый живой организм, обладающий собственным разумом и чувствами. Правда, разум был холоден и безжалостен, но отнюдь не блестящ, а из чувств преобладали в основном ненависть, жажда мести и страх…