Книга Конец парада. Каждому свое - Форд Мэдокс

Эти пятничные вечера походили на королевские приемы. Самого известного и титулованного гостя подводили к удобному старинному креслу из орехового дерева с высокой спинкой, обитой, как и сиденье, синим бархатом, стоящему вполоборота у камина, и усаживали на него. Вокруг тут же начинала суетиться миссис Макмастер, а если гость был очень знаменитый, то и мистер Макмастер. Те же, кто был не настолько знаменит, по очереди подводились к главной знаменитости, а после рассаживались в красивые кресла, стоявшие полукругом, еще менее известные гости садились на стулья без подлокотников, тоже стоявшие полукругом, но во втором ряду, а почти неизвестные кучковались стоя или опускались в благоговении на диванчик у окна, обитый красной кожей. Когда все собирались, Макмастер вставал у камина на единственный в своем роде коврик ручной работы и начинал петь дифирамбы главной знаменитости, временами одаривая добрыми словами и самого юного гостя, чтобы привлечь к нему всеобщее внимание. Волосы Макмастера еще были темными, но уже потеряли жесткость и не так хорошо расчесывались, в бороде проглядывали серебряные волоски, а зубы, утратившие свою белизну, казались слабыми. Он носил монокль, причем попытки удержать его на глазу сообщали его лицу болезненное выражение. Зато монокль давал ему возможность максимально приблизиться к тому человеку, которого он желал впечатлить. Последнее время он заинтересовался театром, поэтому в числе гостей были несколько известных — а также весьма серьезных и уважаемых — актрис. Изредка миссис Дюшемен грудным голосом говорила: «Валентайн, чашечку чая Его Высочеству» или «Сэру Томасу», в зависимости от ситуации, и, когда Валентайн протискивалась между рядами стульев и кресел с чашкой чая, миссис Дюшемен с доброй, надменной улыбкой говорила: «Ваше Высочество, а вот и моя пичужка». Но Валентайн, как правило, сидела в одиночестве за чайным столиком, с которого гости хватали все, что хотелось.

За пять месяцев жизни в Илинге Титженс зашел на эти встречи два раза. В каждом из случаев в сопровождении миссис Уонноп.

Раньше — в течение первых пятничных встреч — миссис Уонноп, в том случае если она вообще приходила, всегда усаживалась на самом высоком кресле в своих пышных черных одеяниях и, словно располневшая королева Виктория, сидела в нем, пока к ней как к великой писательнице подводили гостей. Но теперь, когда миссис Уонноп пришла с Титженсом, ей впервые досталось место во втором ряду, на стуле без подлокотников, а на высоком кресле, сияя, восседал генерал, который командовал частями где-то на западе и чей военный успех не восхвалялся, зато чествовались его депеши, которые казались всем очень талантливо написанными. Однако после обстоятельного разговора с Титженсом, который произошел в тот же день, миссис Уонноп была очень довольна, а Валентайн с искренней радостью смотрела на большую, неуклюжую, но весьма собранную фигуру Титженса, замечая симпатию между ним и ее матерью. Во второе же их посещение кресло заняла дама, которая говорила много и с апломбом. Валентайн не знала, кто это. Миссис Уонноп, радостная и смущенная, все это время простояла у окна. Но даже тогда Валентайн была очень довольна, ибо множество молодых мужчин окружило в тот день ее маму своим вниманием, из-за чего круг молодежи вокруг именитой гостьи заметно поредел.

И тут вошла очень высокая, стройная и красивая женщина в каком-то совсем простом платье. Вошла и равнодушно застыла у двери. Ее взгляд остановился на Валентайн, но потом она быстро отвела глаза, не успела девушка и слова сказать. У нее были золотисто-рыжие, очень густые волосы, собранные в элегантную прическу. В руке она держала несколько визиток, на которые взглянула в некоторой озадаченности и положила на карточный столик. Она явно была здесь впервые.

Эдит Этель — уже во второй раз! — вклинилась в группу молодых гостей, окружавших миссис Уонноп, и повела их к молодой женщине, сидящей в кресле из орехового дерева, оставив Титженса и пожилую даму у окна, — тогда Титженс и заметил незнакомку, а у Валентайн не осталось никаких сомнений. Он прошел через всю комнату к своей жене и подвел ее прямо к Эдит Этель. Лицо его ровным счетом ничего не выражало.

На лице Макмастера, стоявшего в самом центре коврика у камина, отразилась неоднозначная эмоция, которую было довольно смешно наблюдать. Он подскочил к миссис Титженс, протянул ей свою маленькую ручку, потом отступил на полшага. Монокль выпал из глаза, благодаря чему лицо Макмастера стало казаться менее взволнованным, но как назло вдруг оказалось, что волосы у него на затылке очень некстати растрепались. Сильвия, плавно следующая за своим супругом, небрежно протянула ему свою длинную руку. Взяв ее за руку, Макмастер еле заметно поморщился, словно она украдкой до боли сжала ему пальцы. Сильвия бесцельно подошла к Эдит Этель, которая вмиг стала очень маленькой, неотесанной, незначимой. Юная же знаменитость, сидящая в старинном кресле, казалось, съежилась до размеров белого кролика.

В комнате воцарилась полная тишина. Каждая женщина про себя считала количество складок на юбке Сильвии и прикидывала, сколько на нее ушло ткани. Валентайн Уонноп знала это, потому что и сама не была исключением. Только при определенном количестве ткани и складок юбка будет смотреться именно так... Наряд был замечательный: он подчеркивал линию бедер, при этом юбка казалась пышной и длинной, а на деле едва доходила до лодыжек. Несомненно, все дело в количестве материала, как с шотландскими килтами, на которые нужно по двенадцать ярдов ткани. А воцарившаяся тишина свидетельствовала о том, что все женщины — и почти все мужчины — если и не поняли, что перед ними супруга Кристофера Титженса, то опознали, что в дом вошла звезда журнала «Иллюстрейтед Уикли», которая имеет право рассуждать о знатности и титулах. Миниатюрная миссис Свон, недавно вышедшая замуж, поднялась со своего места, пересекла комнату и села рядом с супругом. И мисс Уонноп ее понимала.

Сильвия же, довольно холодно поприветствовав миссис Дюшемен и не обращая ровным счетом никакого внимания на знаменитость, сидящую на троне, несмотря на то что миссис Дюшемен робко попыталась их познакомить, остановилась и обвела комнату взглядом. Она была словно знатная дама, которая пришла в оранжерею и выбирает себе цветы, совершенно не замечая местных садовников, склоняющих перед ней головы. Она дважды опустила ресницы в знак приветствия, встретившись взглядом с двумя младшими офицерами с ярко-красными нашивками на груди. Офицеры эти, робко поднявшиеся со своих мест, иногда заходили к Титженсам; служили они не так давно, но уже имели знаки отличия, которыми очень гордились.

В тот момент Валентайн уже была рядом с матерью, которая стояла в одиночестве у двух окон. Девушка возмущенно прогнала упитанного музыкального критика с кресла и усадила туда миссис Уонноп. А когда послышался слегка нерешительный, грудной голос миссис Дюшемен: «Валентайн... чашечку чая для...», та уже несла чай своей матери.

Возмущение в ней победило отчаянную ревность, если это можно назвать ревностью. Ибо что хорошего в том, чтобы жить и любить, если рядом с Титженсом всегда находится такое лучезарное, доброе и безупречное создание. Но, с другой стороны, Валентайн слишком любила свою мать.

Валентайн считала миссис Уонноп великой, благородной личностью, человеком умнейшим и великодушным. Она написала по меньшей мере один шедевриальный роман, и даже если почти все ее силы уходили на отчаянные попытки выжить — на что они обе тратили большую часть времени, — это нисколько не умаляло ее литературного успеха, который должен был сохранить имя ее матери в веках. То, что ее величие оставалось для Макмастеров незначимым, не изумляло и не злило Валентайн. Они вели свою игру и руководствовались своими пристрастиями. Благодаря этой тактике они оставались в кругу влиятельных, «полувлиятельных» и облеченных нешуточными полномочиями людей. В круг этот входили обладатели различных наград, премий и титулов, люди, ведавшие этими премиями, и другие деятели, не менее важные в мире литературы и искусства. Также они по возможности общались с рецензентами, критиками, композиторами и археологами, занимавшими должности в государственных учреждениях первого класса или на постоянной основе писавшими статьи для самых уважаемых изданий. Узнав о каком-нибудь талантливом авторе, который был на хорошем счету и уже долгое время считался популярным у публики, Макмастер обыкновенно отправлял к нему разведчиков и безропотно пытался ему услужить, а миссис Дюшемен рано или поздно вступала с ним в письменный диалог о материях духовных и тонких — или не вступала.