Книга Остров Надежды - Аркадий Первенцев

Внутренний мир каждого из жителей подводного корабля наверняка более сложен, чем у некоторых их сверстников, обитающих на твердой почве без забот о химическом составе атмосферы. Здесь существовали в искусственном микроклимате, в напряженной, грозной работе и, казалось бы, в полнейшем отрыве от общества. Нет, любой паренек, забравшийся после вахты на пенопластовый матрац, редко обойдется без напутственной беседы с товарищем. И пока он отойдет ко сну, его мозг совершит бесчисленное количество путешествий по лабиринтам памяти. Оставленный мир расцветает изумительными красками, мало черных косых теней, много солнца в самом зените, как прекрасно все отсюда, насколько шире раздвигаются горизонты в узких металлических клетках.

Они далеко, но Родина близко. Подлодка несет советский военно-морской флаг. И хотя он не полощется по ветру, гафеля нет, не проводится церемония подъема и спуска флага, и корабельная служба лишена роскошных традиционных ритуалов, все равно, как на любом корабле советского флота, здесь свято соблюдается честь флага.

«Касатка» сумела за время плавания побывать на полюсе, пройти зимний Беринг, успешно отстреляться в Тихом океане. Это и есть честь флага.

Дмитрий Ильич пытался со всех сторон проникать в быт и явления, которые его окружали. Одно было плохо: став участником событий, он быстро привык к их кажущейся обыденности, утрачивалось свежее впечатление новизны. Раньше гадал — а как он будет дышать? Теперь даже не задумывался: за все отвечали автоматы. Недавно ему казалось неправдоподобным неделями идти под водой. Теперь это было таким же простым, как и искусственный воздух. Его забавлял процесс приготовления пищи, ликвидация чада. Теперь все предельно прояснилось. Обо всем позаботились на земле, за чертежными столами, на жарких научных дискуссиях, в цехах. Оттуда пришли аппараты, системы, инструкции, будто бы изготовленные для первоклассников, так как добивались мудрой простоты, ибо на таком корабле в «полундру» не остается ни одной минуты для решения кроссвордов.

«Король параметров» также сошел со своего трона. Хотя его деятельность иногда казалась загадочной. Почему он всегда торопился, надолго исчезал и возвращался будто после марафонского бега и намертво засыпал? Просыпался, вскакивал, молниеносно намыливал лицо, шею, плескался и словно проваливался в люк.

После его исчезновения приходилось невольно вслушиваться в ритмичный шум движения — не случилось ли там чего? Ведь ему, этому многожильному человеку, повиновались непостижимые уму процессы самосжигающихся урановых стержней.

— Не волнуйтесь, Дмитрий Ильич, — мимоходом утешал его Куприянов. — Видите, катим вперед и вперед, как на рысистых лошадках.

Замполит орудовал ямщицкими ассоциациями ради простоты усвоения сложных понятий. Ясно, такая лодка не сразу вышла из-под рейсфедера конструктора. Ушаков убедился, как свободно чувствует себя их корабль на рабочих глубинах. А оживленный район заставлял идти именно на больших глубинах. Признаков поиска, как в районе Самоа, не обнаруживали. Однако на корабле до выхода в Индийский океан держалась «строгая вахта».

Акустики докладывали иногда три, четыре цели. Приходилось маневрировать на глубине, пока затухали в отдалении посылки гидролокаторов. Штурман строго выдерживал генеральный курс, но фактический курс часто напоминал крендели, бублики и более сложные завитушки.

Стучко-Стучковский чаще прежнего прикладывался к кофейнику и, чтобы не тратить попусту время, просил Анциферова подать прямо в рубку две-три чашки.

— Химера, — почему-то возглашал он, облизывая мясистые губы, — мы могли бы спокойно идти примерно вот по этому, сто двадцатому градусу, зато крюк на пять тысяч миль. Здесь потеем, но нет крюка.

Ибрагимов подсказывал и некоторые другие преимущества намеченного генерального курса: освоение нового района, уточнение донного рельефа, характера водной среды. Все это мало интересовало Ушакова.

— Главное не в этом, — дополнял штурман. — Такая пропашка не вредна, — ткнул в карту с ее завитками, — команда срабатывается на опасных вариантах.

— Шум винтов слева, цель номер один, — слышится доклад акустика, — пеленг… дистанция…

Командир приказывает следить за новой целью и пока держится прежнего курса. Корабль постепенно удаляется. На акустическом горизонте возникают новые дальние цели.

— Как мы пойдем дальше? — выждав с полчаса, спрашивает Ушаков.

— Вам зачем, Дмитрий Ильич? — удивляется Ибрагимов. — Извозчик знает, куда везти…

— Ладно, Ибрагимов, — останавливает его Стучко-Стучковский, — вы трудно понимаете прелесть мореплавания. Свежие названия звучат, как новая музыка. — Штурман вытаскивает из ящика малогабаритный атлас, существующий у него для «ретроспекции», разворачивает заложенный лист. Пока он похмыкивает над картой, Ушаков берет закладку — пригласительный билет на вечер в Дом офицеров, разглядывает билет, как некое чудо: до чего же запахло свежим воздухом, снегом. Как все здорово, елки-палки!.. Нахлынувшие скороспелые мечты заглушают негромкий, сиплый голос штурмана, его акцент с четко выписанными гласными, а тупой конец красного карандаша ведет вас совсем в другие миры. — От Тасмании круто дадим сюда, — говорит он, — видите границу айсбергов? Они нам не новость, и мы постараемся их миновать вот по этим котловинам. Потом возьмем прямую, стало быть, по тридцать второй параллели и прошмыгнем в родную Атлантику.

— Родную ли? — Дмитрий Ильич с глухой тоской вчитывался в голубые растушевки океана, в более светлые, с меньшими глубинами, и густо-синие; там лежали котловины, куда не проникает ни луч солнца, ни человек, ни обычные обитатели морей.

Стучко-Стучковский перевернул несколько листов, приятно отдававших свои «земные» типографские запахи. Лицо штурмана выражало удовольствие, как при чтении интересной книги. Он листал не просто так, послюнив палец, а медленно, с чувством пространства; перед его мысленным взором проходили не сухие названия, а нечто большее, осязаемое его штурманской интуицией. И среди однообразных просторов ему некогда скучать. Куда проникнет ясновидящее радиоэлектронное око — это те самые точки счислимых мест, которые не позволят заблудиться и выведут точно к тому самому причалу, откуда, заклубив воду винтами, они ушли в дальний рейс.

— В Атлантике я чувствую себя как дома, — сказал он, задумавшись, — не хуже штурмана траулера. Немало походил по нашему соседушке. Только так и не обнаружил Атлантиды…

— Мечта не осуществилась?

— Э, нет, Дмитрий Ильич, не изловите. Не ищите переносного смысла. Действительно, шут гороховый, мечтал засечь Атлантиду. — Обратив внимание на унылый вид своего «штатного завсегдатая», погрозил пальцем: — Не хандрите. Это удовольствие разрешается на самом последнем отрезке. Когда ляжем на Скандинавию. После Ирландии, — указал на карте. — А пока держать хвост морковкой!

В штурманской можно было из первых рук получить самую надежную информацию. Путешествие в глубине без права заглянуть в штурманскую много потеряло бы из своих красок.

Ничто не предвещало осложнений в благополучно протекавшем походе. Командование подтвердило прежний маршрут. Организм сорокалетнего человека пока не бастовал. Старые раны не давали о себе знать. Доктор не оставлял Ушакова без своего внимания, так же как и остальные из экипажа. В каюту доктора были втиснуты аптечный шкаф, весы, УВЧ, кварцевая лампа, приборы для измерения объема легких, давления, запас консервированной крови… Как и все остальные офицеры, Хомяков читал лекции и следил за физическими упражнениями. Он выдавал пилюли, перевязывал ссадины, лечил от недомоганий, ибо недугов не было, и даже дергал зубы. Под его особым, пристрастным наблюдением находился реакторный отсек, а одним из деликатно обслуживаемых пациентов — Юрий Лезгинцев.