Книга Тайны великой пустыни. Миражи Такла-Макан - Наиль Ахметшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О том, как в Кантоне сидели за чаем,
Я помню и помните вы,
Не вам ли стихи посвящались в Чунцине
Под сенью осенней листвы?
Прошло тридцать лет, тридцать первый проходит —
Я встретился с вами опять
И снова под шум опадающих листьев
Читаю поэта тетрадь…
Как скорбны и пасмурны ваши творенья!
Забудьте тревоги, мой друг,
И шире откройте печальные очи,
И вновь оглядитесь вокруг…
Не надо теперь говорить, что мелеют
Просторы куныминских вод.
Взгляните на рыбок!
В самом Фучуньцзяне
Таких не водилось красот!
К стихотворению «Ответ господину Лю Яцзы» Мао Цзэдун дал краткое пояснение: «В 1950 г. на концерте по случаю Национального праздника господин Лю Яцзы сочинил экспромт в стиле «Ваньсиша». Я ответил ему, воспользовавшись тем же размером стиха». В середине 50-х годов оно было опубликовано в Советском Союзе в переводе С. Маршака:
Был сумрак ночной над моею страной.
В нем дьяволов рой забавлялся игрой.
Был нем и разрознен народ мой родной.
Но вот петухи возвестили рассвет,
И вот уже свет озарил нас дневной,
И житель прибрежный, степной и лесной
Явились на праздник семьею одной.
Где ж лучший источник для песен, поэт!
Нетрудно заметить, что слова о вышеуказанном городе отсутствуют в обоих текстах на русском языке. В действительности они опущены в переводе предпоследней строки второго стихотворения. Согласно оригиналу, «музыка звучит повсюду, есть она и в Юйтяне».
В середине 60-х годов прошлого века региону, как и всей стране, было уже не до веселья. Китай захлестнули волны вакханалии и насилия, безумия и мракобесия, получившие название «великая пролетарская культурная революция», или «десятилетие хаоса». Место закона и порядка в обществе уверенно занял бунт хунвэйбинов («красные охранники») и цзаофаней («бунтари»), инициированный и поддержанный группой Мао Цзэдуна; одна за другой следовали идеологические кампании.
Все это неистовство сопровождалось бесконечными массовыми судилищами и репрессиями, когда руководствовались не нормами права, а цитатами «кормчего» и наборами пропагандистских клише из газетных передовиц. Навешивание ярлыков, шельмование и расправы с политическими оппонентами стали обыденным явлением. Государство вдруг оказалось наводнено «контрреволюционерами» и «предателями», «реакционерами» и «спецагентами», «каппутистами» («идущие по капиталистическому пути развития») и «ревизионистами», «внутренними шпионами» и «штрейкбрехерами».
Одновременно, абсолютно игнорируя иные варианты решения социально-экономических и политических проблем, организаторы «культурной революции» выдумали и энергично эксплуатировали жупел «советской угрозы». К сожалению, китайским лидерам объективно подыграли руководители СССР, занявшие в ответ неоправданно жесткую позицию.
Страшный урон в те годы был нанесен многонациональной духовной культуре, яростной травле подверглись религиозные убеждения граждан. В Пекине, например, на стенах висели дацзыбао («газета больших иероглифов»), призывавшие к полной отмене мусульманских обычаев. Авторы одной из них требовали от властей: «Закрыть все мечети. Распустить мусульманские ассоциации. Отменить изучение и чтение Корана. Отменить браки на религиозной основе. Отменить обрезание». В другом таком плакате были изложены 10 пунктов программы по искоренению ислама, которая, в частности, предусматривала: «Немедленно отменить исламские организации в Китае. Муллы должны работать в трудовых лагерях. Традиционный мусульманский обряд погребения следует заменить кремацией. Отменить все мусульманские праздники».
В Синьцзяне хунвэйбины и цзаофани разрушили памятники культуры и искусства, глумились над национальными обычаями и традициями, оскверняли мечети, сжигали книги известных уйгурских, казахских и других писателей, разгромили Музей древних рукописей в Урумчи, многие экспонаты которого безвозвратно исчезли.
Знаменитая кашгарская мечеть Идках в годы «десятилетия хаоса» была закрыта, ее опустошили «красные охранники». Как писал в середине 80-х годов один из непосредственных участников и активистов «культурной революции» в регионе, мечети преобразовывались в «музеи классовой борьбы», а некоторые из них использовались как свинарники. О масштабах войны с культовыми сооружениями можно судить хотя бы по ситуации в Кашгаре. Согласно материалам китайских СМИ, в результате необузданного варварства и жестоких погромов там функционировали лишь 2 из 90 городских и 600 из 5000 районных мечетей.
Объектом острых нападок хунвэйбинов и цзаофаней в Синьцзяне стал целый ряд местных руководителей, в том числе первый секретарь парткома Ван Энымао. В начале 1967 года «красные охранники» и «бунтари» создали главный штаб с целью «захвата власти». Активисты «культурной революции» взяли под свой контроль редакции ведущих газет — «Синьцзян жибао» и «Синьцзян гезити», предприняли силовые попытки захватить власть в партийных и военных структурах, производственно-строительном корпусе. Чтобы отразить их натиск, в дело вмешались армейские подразделения. 23 января 1967 года в городе Шихэцзы были убиты 120 хунвэйбинов и цзаофаней, свыше тысячи человек получили ранения.
Сложное экономическое положение, возникшее вследствие неоправданных хозяйственных экспериментов, и политические потрясения 60-х годов привели к миграции значительной части населения Синьцзяна в Советский Союз. Только в мае и июне 1962 года границу с Казахстаном и республиками Средней Азии перешли более 65 тысяч казахов и уйгуров.
К счастью, мрачные события тех лет канули в прошлое. Со времени прихода к власти Дэн Сяопина— выдающегося политика XX века — пекинское руководство ставит и решает уже совершенно иные задачи. Оно сумело в кратчайшие сроки увлечь население страны реальной программой кардинальных преобразований. Хочется верить, что у граждан Китая все получится именно так, как они задумали.
На экране телевизора в салоне автобуса закончился художественный фильм на уйгурском языке о производственных и бытовых проблемах горожан, авторы которого довольно ловко использовали российские музыкальные композиции 90-х годов групп «Дюна» и «Браво». Вслед за ним водитель поставил очередную видеокассету с темпераментными и зажигательными, лиричными и изящными национальными песнями и танцами.
Жители региона всегда отличались жизнерадостным характером и умением веселиться от души. Об этом с нескрываемым энтузиазмом рассказывал Марко Поло: «Народ веселый, то и дело, что играют на инструментах, поют, пляшут да ублажают свою плоть». Отечественный этнограф Н. Н. Пантусов в конце XIX века писал следующее: «Все среднеазиатцы, можно сказать, — народ филармонический, а таранчи и кашгарцы— в особенности. В Кашгарии во всяком почти доме есть дутар (музыкальный инструмент. — Н. А.). Среди таранчей половина мужчин умеет играть, женщины же почти все, ибо они… от безделья выучиваются музыкальной игре, служащей им одним из главнейших развлечений и забав». О себе уйгуры, кстати, шутливо поют:
