Книга Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942) - Владимир Хазан

Как же это случилось, что сочинение писать можешь, а говорить еще не научилась хорошо, чтобы удовлетворить профессора. Помнишь, в истории был господин Демосфен, которому надо было сдавать экзамен по-гречески, так он набирал камешки в рот и голодный отправлялся по знакомым просить дать поесть и голодал до тех пор, покуда с его камешками во рту не поняли ясно, чего он хочет. Может, ты попробовала бы, дитенок, тот же способ?

У меня здесь, конечно, много, больше, чем надо, работы, и жара, при которой только азиаты себя чувствуют счастливыми. Чтобы добиться счастья, стараюсь стать азиатом, но благодаря необразованности моей приближаюсь к цели медленно и в обильном поту не только лица моего.

Хотел бы, доченька, выдрать тебя за патлы, чтобы скорее заговорила хорошо по-немецки, но благодаря природной хитрости твоей ты их своевременно срезала. Совершенно беспомощный, целую тебя крепко.

Твой П. Р.

P.S. Относительно Дани. Ты ведь знаешь его. Если ты думаешь, что он не будет мешать тебе и тебе будет приятно иметь его своим гостем, конечно, пусть живет со всеми. Денег с него тогда, по-моему, брать не следует.

Думаю, что вам надо снять собственную квартиру вместо меблированной комнаты.

26-VI. Написал, а письмо отправить не успел. Еще один привет тебе, Вавуля, на одну неделю свежее.

П. Р.

В другом письме, датированном 22 июня 1929 г., Рутенберг ей писал:

Валюля, доченька моя хорошая. Ты не огорчайся моим неписанием. Последнее время все хвораю. А работы много, т. е. не успеваю справиться с нею. Поэтому чувствую себя постоянно плохо и удрученным, и в голове и на душе у меня пусто и ничего мне не хочется и ничего не надо. А «должен» делать много. Это раздражает и т. д. Как видишь, отец твой никуда не годен. Но любит тебя по-прежне-му. Ты в этом не сомневайся.

Поздравляю тебя с окончанием университета Женей. Получил от него сегодня телеграмму. Напишу еще раз сегодня М Ф, чтобы помогла ему выехать из России. Будь здорова и счастлива, моя детонька. Обнимаю тебя крепко.

Твой П. Р.

После какого-то письма дочери, в котором она, по-видимо-му, проявляла излишнюю взволнованность по поводу семейных дел и отношений, Рутенберг 21 августа 1929 г. писал ей:

Валюша. Не надо кипятиться, суетливо волноваться по поводу дел, в которых ты ничем помочь не можешь. Толика авантюра меня огорчает. Выглядит очень глупо. Но Ваша переписка с родственниками, особенно телеграфная, тоже далеко не умна и может ему сильно напакостить. Хочу, чтобы ты была у меня спокойной, рассудительной, разумной дочкой. Попробуй – может, удастся. И, пожалуй, пора. Ты скоро совершеннолетняя девица. Как твои занятия? Когда экзамены?

Обнимаю тебя.

П.Р.

На отчаянное письмо Вали о провале вступительных экзаменов в университет Рутенберг отвечал (8 ноября 1929):

Валюня. Конечно, очень огорчен твоим провалом. Вина в значительной степени не твоя. Но это не разрешает вопроса. Надо опять заниматься, готовиться и выдержать экзамены. Теперь ты ясно видишь, насколько ты необразованный человек, а надо стать образованной и достойной женщиной. С советской поверхностностью далеко не уйдешь. Пишу за несколько минут до отхода почты. Покуда оставайтесь в Берлине, но подумайте хорошо, куда бы переехать, чтобы тебе было удобнее всего заниматься.

Я очень занят. Покуда не знаю еще, когда смогу быть в Европе. Толя тоже пускай хорошо занимается. Дальше видно будет.

Обнимаю вас обоих.

П.Р.

Что с Женей?

Как бы самолично отвечая на последний вопрос, Женя через некоторое время объявился и прислал отцу фотографии жены и ребенка. В ответном письме, датированном 8 ноября 1931 г., Рутенберг, обрадованный тем, что стал дедушкой, однако не в силах извлечь из этих фото сколько-нибудь подробную информацию, следующим образом выражал свои чувства (RA, копия):

Родной мой Женя. Дедушка у внучки очень требовательный и остался доволен. Матерью внучки тоже. Хорошо выбрал, сын мой. Это видно даже по плохой фотографии, что прислал. Чего же ты, дурень мой долговязый, секретничал. А я-то и огорчался, и беспокоился, что одиноким бобылем живешь. По личному опыту знаю, как это вредно и опасно. Конспирация твоя дела, конечно, не меняет. Молодчина. Только одна внучка у меня или внучка и внук? Ты, очевидно, в обалдевшем состоянии двух слов не написал. Имени жены твоей не написал. Две фотографии в заказном письме, и все. По-моему, это феноменально глупо.

От души желаю тебе, жене твоей – новой дочери моей, и детям вашим, теперешним и будущим, счастливой и радостной, здоровой и достойной жизни. Личной вашей жизни. Это самое важное. Остальное приложится. Устроить личную жизнь свою не так просто. Но зависит главным образом от вас самих. Чем больше будете давать друг другу, тем больше будете получать друг от друга. Любви, внимания, ласки и поддержки в тяжелые минуты жизни. Которых ни один человек избежать не может.

На дочку новую, милую мою X, полагаюсь, судя по лицу ее. На тебя – тебя, сын мой, она же сделает тем, что надо . Ты только не упирайся и давай ей привести себя в порядок. Оба, каждый отдельно, напишите подробно друг о друге и о себе. И оба вместе – о внучке или внуках. И приличную фотографию пришлите. Напиши про твою работу.

Всех вас, родные, обнимаю. Будьте здоровы и счастливы.

Ваш П. Р.

18 Nov 931

H

Делал Рутенберг попытки устроить и свою семейную жизнь. Правда, его история обзавестись в Палестине женой или хотя бы тем, что можно было бы назвать Hausfrau, покрыта плотной тайной. В рутенберговском паспорте в графе «wife» значится Пиня Левковская (Lewkowsky; 11 августа 1900-?), о которой известно крайне мало. Польская еврейка, врач по профессии, она почти нигде не упоминается рядом с Рутенбергом, что лишний раз свидетельствует о закупоренное™, едва ли не табуированное™ его интимной жизни. Ее имя несколько раз – по разным поводам – всплывает в RA (см., в частности, упоминавшееся в I: 2 письмо к ней К.К. Памфиловой), однако в составленном Рутенбергом завещании Левковская отсутствует, что может указывать на роковой исход их семейной жизни. С другой стороны, о факте их развода ничего неизвестно. Из крайне скупых сведений о ней после смерти Рутенберга укажем на судебное разбирательство дела о наследстве М.Г. Поляка (см. о нем в IV: 2), которое велось в 50-е гг. и где она выступала в качестве свидетеля (Свет 1957: 2).

Из немногих писем, адресованных Рутенбергом самой Левковской, в RA хранится его, нещадного курильщика, полушутливая записка из Лондона, датированная 28 февраля 1928 г.:

Дорогой мой друг,

Перед отъездом Вы напутствовали меня: «Перед каждой папиросой вспомните обо мне и моей просьбе не курить!»