Книга Конец "Сатурна" - Василий Ардаматский

— Спасибо, — отрывисто произнес он и вернулся к столу.

Расселись вокруг большого стола. Старков посмотрел на часы.

— Прежде всего нам надо отпустить товарища Щукина. Через час отходит его поезд на Барабинск. Сейчас, товарищ Щукин, вам дадут билет и отвезут на вокзал. Ваша семья предупреждена и ждет вас. А через месяц вы вернетесь, и тогда мы решим, что вам делать дальше. Я еще раз благодарю вас за помощь. Скажу вам прямо: все остальное в вашей судьбе будет целиком зависеть от вас. Только от вас.

Щукин встал и тихо сказал:

— Благодарить вас должен я. Спасибо…

— А теперь поговорим, как говорится, по-семейному, — сказал Старков, дождавшись, когда Щукин вышел. — Да, интересно, как он поведет себя в семье? Скажет ли им всю правду?

— Думаю, что скажет, — сказал Рудин.

— Кстати, Рудин. Нужно будет вам, не откладывая, написать все, что вы думаете о Щукине. Надо разобраться по справедливости со всеми его делами.

— Я напишу…

— Где список?

Марков положил перед Старковым два засургученных пакета.

— Вот. Но его надо склеить.

Старков вызвал по телефону начальника технического отдела, передал ему пакеты.

— Работа сверхсрочная. Через час список целенький должен лежать у меня на столе.

Старков по очереди оглядел всех сидевших за столом и сказал:

— Печати особой усталости на вас я что-то не вижу.

— А мы отпуска и не просим, — сказал Рудин. — По крайней мере я.

— Отпуск вы все же получите. Все. Двухмесячный.

— А как Кравцов? — спросил Марков.

Старков улыбнулся.

— Ему с отпуском придется повременить. Он продолжает действовать в зондеркоманде СС. Сначала он находился в Осиповичах, а теперь его зондеркоманда в районе Барановичей. Решили его там оставить. Пока… — Старков встал. — Сердечно помянем погибших: Добрынина, Колю и бойцов Будницкого. — Когда все встали, он добавил: — На войне, как на войне.

Помолчали и снова сели.

— В Верховный Совет направлено представление всех вас к высоким наградам, — продолжал Старков. — В том числе и погибших. Ваша работа оценивается очень высоко. К этой оценке присоединяется и товарищ Алексей со всем обкомом партии, теперь уже не подпольным. Он прислал мне радиограмму. Обижается только, что вы не простились с ним, как положено. Должен вас предупредить: операция ваша строжайше засекречена и останется засекреченной надолго. — Старков сел, взял со стола бумажку и заглянул в нее. — А теперь давайте, пока вы не разбежались, подчистим некоторые хвосты. У меня к вам есть несколько вопросов…

Началась работа. И в том, что они говорили, о чем спорили, вчерашнее отодвигалось все дальше и дальше, и все чаще слышались слова: «надо сделать», «мы наметим план», «я предложил бы так», «но нужно учесть, что они будут теперь осторожней»…

Старкову принесли радиограмму. Он прочитал ее, смеясь, и передал Маркову.

— Ну вот вам, пожалуйста. Как работает Марченко! Он уже знает, что мы тут собрались.

Все по очереди читали радиограмму:

«Освоился прочно. Крайне необходимы опытные люди для устройства их в интересующие нас места. Здесь найти трудно, почти невозможно. Привет. Марченко».

— Где он? — спросил Марков.

— Где? — генерал помолчал. — Марченко в Берлине, товарищи.

После этого в кабинете генерала стояла тишина, и именно в ней и выразилось почтительное уважение знающих дело людей к подвигу своего товарища, который вот и в эту минуту тишины, и в следующую, и еще миллионы минут будет работать, ощущая за своей спиной холодок дыхания смерти. Такая уж у них работа.

Разговор подошел к концу. Старков еще раз поблагодарил всех за прекрасно выполненное задание и с очень серьезным видом сказал:

— В связи с вашим возвращением я провел тут одну нелегкую операцию: все ваши семьи вызваны из эвакуации и сейчас ждут-не дождутся вас дома. Все. Берите у дежурного машины — и по домам…

Марков покончил с делами только поздней ночью. Старков дал ему свою машину, она уже стояла у подъезда, но Маркову захотелось пройтись по Москве, да и жил он совсем недалеко.

Перейдя площадь, он углубился в темное ущелье улицы 25-го Октября. Война продолжалась, и Москва была наглухо затемнена. На улице ни души — комендантский час.

— Предъявите документы!

Перед Марковым стояли неизвестно откуда взявшиеся два солдата и лейтенант — комендантский патруль. В то же мгновение Марков понял, что попал в нелепое положение: у него не было не только ночного пропуска, но и вообще никаких документов. Днем он позаботиться об этом забыл: привык за три года жить без всяких бумажек.

Он начал объяснять молодому лейтенанту, в чем дело, но лейтенант прервал его строгим требованием:

— Ваши документы, гражданин!

— Сделаем так, — сказал Марков. — Вот здание госбезопасности. Сведите меня туда, и там мы все выясним.

Не тут-то было! Лейтенант был, как говорится, из другого ведомства, и, не вступая больше в объяснения, он приказал своим солдатам отвести задержанного в военную комендатуру.

И смешно, и досадно, а надо идти. Да еще сцепив руки за спиной: видимо, патрулю он показался очень подозрительным.

На пустынной улице гулко звучат шаги идущих за его спиной солдат. У одного весело позвякивает разболтавшаяся подковка на каблуке. Марков уже не досадовал на то, что ему не поверили. Более того, он бы, наверно, встревожился, если бы этого не случилось, и еще сегодня поднял бы тревогу по поводу опасной доверчивости военных патрулей. Досадно было только, что он на час позже увидит жену и сынишку. Он им нарочно не позвонил, хотел сделать все так, как мечталось там, в тылу врага, — прийти домой без предупреждения, постучать в дверь и на вопрос жены: «Кто там?» — ответить: «Один нищий, который хочет стать принцем…» Двадцать лет назад он, комсомолец, слесарь железнодорожных мастерских, объяснялся в любви рабфаковке Кате Лызловой. Он не мог пользоваться старорежимными выражениями вроде «прошу вашей руки» и начал плести нечто несуразное и путаное про нищего, который хочет стать принцем, — до этого он случайно прочитал детскую книжку. Катя рассердилась и заявила, что принцы — это из царской монархии, которую, слава Богу, свергли в октябре, и тогда пришлось ему прибегнуть к обветшалым старорежимным формулам. Но слова о принце и нищем крепко вошли в их жизнь, и они поминали их и в минуты нежности, и в ссорах. Ну ничего. Нищий, который хочет стать принцем, через часок все же постучит в заветную дверь… А пока надо идти по темной и тихой Москве. За спиной гулко стучат сапоги солдат. У одного звякает подковка. Его ведут в комендатуру. Война продолжается. Петро Марченко сейчас в Берлине. А Кравцов где-то со своей зондеркомандой. Они воюют. Все-таки замечательная профессия — разведчик. Вечно воюющие солдаты Родины. Они погибают, даже когда на земле нет войны. Вдруг вспомнился Коля Крымов, вместе с которым они по комсомольской мобилизации пришли в ЧК. Перед войной Крымов работал в Германии. Еще в начале сорок первого года он начал присылать донесения о готовящемся Гитлером нападении на Советский Союз. Ему в грубой форме отвечали, что он вместо достоверной информации собирает провокационные слухи. Крымову не поверил Сталин — человек, который был для него чуть ли не богом. И в день, когда гитлеровские банды ринулись через нашу границу, Коля Крымов застрелился. Там, в Берлине. Конечно, можно теперь спокойно рассуждать о том, что он проявил малодушие, вместо того чтобы с еще большей яростью продолжать борьбу с врагом. Но кто знает меру пережитого им за те месяцы, когда он видел, как надвигается на его Родину великая беда, когда он, ежеминутно рискуя жизнью, добывал все новые и новые тому доказательства, передавал их в Москву и в ответ получал: «Это провокация». Ну-ка, спокойно теперь рассуждающие, станьте на минутку на место Коли Крымова. У него же было самое обычное сердце — пульсирующий комок мышц, переплетенный живыми нитями нервов. Ведь даже стальная струна рвется, как нитка, когда ее перетянут… А теперь там, в Берлине, Петро Марченко, он как бы подхватил незримое знамя, уроненное Колей Крымовым. Удачи тебе, дорогой Петро!.. Да, мы солдаты и, как положено на войне, мы несем потери. И мы по-солдатски смыкаем ряды, чтобы идти дальше, вперед, видя перед собой одну и ту же святую цель — покой и счастье своей Отчизны. О нас не поют песен. И не надо. Так нам даже лучше. На каждой нашей бумажке стоит гриф «Сов. секретно». Как положишь эти слова на песню? Слова героев открытой войны — гордость народа; она своим звонким, далеко слышным голосом зовет за собой других. Нам славы не нужно. Громкой — тем более. Нашими портретами интересуются только враги. А разве с концом Гитлера исчезнут навсегда враги нашей великой Родины? О ком же тогда заботился Гиммлер, создавая у нас впрок агентуру группы «Два икс»? Но уже этой ночью по всей стране действуют оперативные группы чекистов: их делом уже стал добытый Рудиным список… Незримая война продолжается, и конца ее пока не видно. И спасибо вам, молчаливые солдаты, мирно шагающие за моей спиной. Сейчас вы вместе с нами…