Книга Повседневная жизнь во времена трубадуров XII-XIII веков - Клоди Дюамель-Амадо

Пейре Карденаль

* * *

Хоть клирик ядовит И злобою смердит, А в пастыри глядит, — Он за одежды чтим. Смекнул же Изенгрим: Овечью шкуру надо — И псам сторожевым Не уберечь их стада. В овцу преображен, В овечий влез загон И всласть наелся он, — Вот тем и поп силен!

Наш император мнит, Что всюду он царит, Король свой трон хранит, А граф владычит с ним И с рыцарством своим, — Поп правит без парада, Но поп неодолим, Нет с этим вором слада. Поповский трон — амвон, И под церковный звон Даятель обольщен, А поп обогащен.

Тем выше он сидит, Чем меньше башковит, Тем больше лжет и мстит, Тем меньше укротим, Тем больше риска с ним. Попы — не Церкви чада: Враги один с другим, Они — исчадье ада. Попами осквернен Всевышнего закон, — Так не был испокон Господь наш оскорблен. Поп за столом сопит, — Уже настолько сыт! — А сам на стол косит, В жратве неудержим, Тревогой одержим, Что жирная услада Сжуется ртом чужим. Да для какого ляда, Не зван, не приглашен, За стол к нам лезет он?! Для нищих есть канон, Вот, получай — и вон!

Арабов защитит Их мусульманства щит, Арабам не грозит, Что поп вотрется к ним, Смирен, как пилигрим. А где у нас ограда, Коль так попов мы чтим Лишь из-за их наряда? Но нынче посрамлен Их черный легион: Был Фридрих принужден Поставить им заслон.

Кто ими охмурен, Да будет упрежден: Мерзавцев всех времен Сей сброд затмить рожден!

БВЛ, с. 140–141

* * *

Всем суждено предстать на Страшный суд, — И сирвентес тому хочу сложить, Кем был я сотворен и пущен жить, — Пускай мои стихи меня спасут И от кромешного избавят ада! Я Господу скажу: «Ужели надо, Перетерпев при жизни столько бед, В мучениях держать за все ответ?»

Блаженных сонмы дерзостью сочтут О воле всемогущего судить, Но я, речей не обрывая нить, Все выскажу, уста мне не замкнут! Какая вседержителю отрада Прочь от себя гнать собственное стадо? Пускай и грешник по скончанье лет Увидит Божьей благодати свет.

Пусть от усопших рай не стерегут — Ворота настежь надо бы открыть, Пришельцев же улыбкою дарить. Апостол Петр хоть свят, да слишком крут! К чему красоты царственного града, Коль кара ждет одних, других — награда? Хоть царь царей и славою одет, На ропот мой молчать ему не след.

Ад сатанинский несказанно лют, Его давно бы надо упразднить, И ты, владыка, властен так решить — Освободи ж туда попавший люд! Тогда чертей бессильная досада Заставит нас смеяться до упада. Пусть Сатана не ведает побед И дел его исчезнет самый след.

Вот я стою, земной окончив труд. На Господа привык я уповать: Пускай земные муки мне дадут Хоть адских мук за гробом не узнать! А коль не так, зачем же вся надсада Работнику земного вертограда? Нет, поверни мне вспять теченье лет, Чтоб вовсе не рождался я на свет.

В ад низвергать — ни смысла в том, ни лада, То грех, Господь, то дьявола привада. На грозный приговор скажу в ответ: Знать, и в суде Господнем правды нет!

Ты, Приснодева, нам во всем ограда, И сына умолить ты будешь рада: Да обретают рай и внук, и дед, — Сам Иоанн да будет им сосед!

БВЛ, с. 144–145

* * *

Я ненавижу лживость и обман, Путь к истине единственно мне гож, И, ясно впереди или туман, Я нахожу, что он равно хорош; Пусть сплошь и рядом праведник бедней Возвышенных неверьем богачей, Я знаю: тех, кто ложью вознесен, Стремительнее тянет под уклон.

Любить, как Каин Авеля, крестьян В самой природе у больших вельмож, — Бордельным девкам мил чужой карман Не столь, сколь этим хищникам грабеж; Будь дырка в теле у таких людей, Не правду обнаружили б мы в ней, Но фальшь, ибо в сердцах их заключен Источник лжи, не знающей препон.

Известен мне баронов целый клан Цены такой, как со стекляшкой брошь: Сказать, что это малый лишь изъян, Не то же ли, что волк с ягненком схож? Людей пустейших все они пустей Душой, денье фальшивый их ценней: Крест, и цветок, и сверху посребрен, А переплавь — дешевле меди он.

Свой новый изложу Востоку план И Западу, ждать дольше невтерпеж: Дать честному согласен я безан, Коль мне бесчестный — гвоздь ценою в грош; Дам щедрым марку золота быстрей, Чем мне су турское — союз рвачей; Правдивым будет слиток мной вручен, Будь лживыми яйцом я награжден.

Пергамента клочок и мал, и рван, Перчатки палец невелик — и все ж Я напишу на них закон всех стран, Ибо не труден пирога дележ Меж честными — их мало: кто щедрей, Зовет к столу достойных, а гостей Стекается толпа со всех сторон — Считает всяк, что он был приглашен.

Нельзя, чтоб урожай похвал с полян Добра — тот собирал, кто сеет ложь, Недаром говорят, что коль баран Ободран, то его не пострижешь; Нельзя, чтоб где-то трус иль дуралей Был храброго иль мудреца знатней, Чтоб праведный был правдой уличен И мог законник уличать закон.

Хочу сказать сирвентою моей, Что правды избегающий злодей Ни здесь, ни там, как ни старайся он, Не будет к лику славных сопричтен.

Файдит, ступай с сирвентою моей В Торнель немедля: эн Гигон славней Всех был бы в мире, но такой, как он, И мой сеньор эн Эбле де Клермон.

В путь, Раймондет! Сирвенты суть моей Узнают лишь храбрец и книгочей; Не пой ее мужлану, ибо он И слыша не поймет, откуда звон.

ПТ, с. 194–195