Книга Шехерезада - Энтони О'Нил

Тут пассажиры начали восхвалять его мастерство и достоинства, желая вознаградить за отвагу. А он, к общему изумлению, заявил, что равные почести должны быть оказаны его другу. Тот, конечно, настойчиво возражал, отказываясь умалять его подвиг, но юноша напомнил, что без мудрых советов в трех первых портах он не стоял бы с ним рядом, приведя корабль в четвертый порт в целости и сохранности. «Да ведь я никого не способен спасти! — воскликнул его друг — За всю свою жизнь только выслушал слишком много рассказов!» «А я для спасителя слышал их слишком мало», отвечал первый юноша, и оба укрепили взаимную дружбу, и рассказывали о своих приключениях сыновьям и внукам, счастливо дожив до конца своих дней…

Зилл улыбнулся, закончив рассказ.

— Пока за ними не пришла Губительница Наслаждений и Разлучительница Союзов, — равнодушно заключил Исхак. — Переписывая и перетолковывая, ты предпочитаешь игнорировать традиционную коду сказителей?

— Наполнять твой слух такой мудростью, — с готовностью ответил Зилл, — все равно, что лить вино в переполненную чашу.

Исхак фыркнул, не поняв его тона:

— Какое там вино. Не кода, а сюжет пьянит легковерного. Обманчиво счастливый конец, фальшивая наивность… Нечего прикрывать выдумками борьбу за существование.

— Юноши помогали, а не мешали друг другу.

— Тогда позволь помочь тебе моим рассказом. Ради шутки. Тебя не удивит, что я тоже когда-то рассказывал сказки ради пропитания?

— Неужели? — искренне удивился Зилл. — На рынках?

— В более высоких кругах.

— При дворе?..

— Не имеет значения, — раздраженно проворчал Исхак. — Выслушай историю. Она далеко не столь впечатляюща, как твоя, но урок столь же ясен.

— Внимательно и почтительно слушаю, — кивнул Зилл, и Исхак, глядя в его оживленное сосредоточенное лицо, почти пожалел о своем замысле. Однако заставил себя начать рассказ:

— Одному бродячему разбойнику-армянину, заснувшему после вечерней попойки в христианской таверне, привиделся жуткий кошмар. Приснилось ему, что он заперт во фракийской тюрьме и в камеру входят четыре стража с орудиями пыток. Один держит кнут, сдирающий со спины кожу; другой — молоток, раздробляющий пальцы и кости; третий — горшок с горящей серой, чтобы влить ему в горло; а четвертый — нож, чтоб отрезать язык и выколоть глаза.

Армянин с воплем проснулся и действительно обнаружил, что находится в камере фракийской тюрьмы. И с ужасом увидел вокруг мужчин с орудиями пыток. Один держит кнут, чтоб содрать со спины кожу, другой — молоток, чтобы переломать пальцы и кости; третий — горшок с горящей серой, чтобы влить ему в горло. А четвертого нет. Никого нет с ножом, чтоб отрезать язык и выколоть глаза. Армянин огляделся вокруг, но его не увидел. И вздохнул с облегчением: «Хвала Аллаху! Это просто сон…»

Зилл рассмеялся, быстро уяснив суть притчи.

— Сон стал для армянина реальней действительности…

— Коварное следствие всяких фантазий, — подтвердил Исхак. — И причина, по которой пассажирам твоего корабля требуется судно из более прочного леса, чем хурафа. Прославляемые в твоих рассказах справедливость и доблесть — просто популистская обертка, ибо даже последний продажный трус считает себя доблестным праведником. А на самом деле никто ничему не учится.

— Ты же сам только что рассказал анекдот, демонстрируя суть, — напомнил Зилл.

Исхак понял, что попался.

— Это другое дело, — выдавил он. — Мой рассказ не предназначен для развлечения.

— Мне он показался очень занимательным.

— Я не ставил перед собой такой цели. Просто привел пример, чтоб тебя убедить. Если мне вдруг в самом деле захочется превратиться в сказителя, поставлю под своими ногами корзинку и встану с тобой рядом на рынке Растопки.

— Может быть, так и будет, — улыбнулся Зилл. — Судя по тому, что я слышал, такой талант нельзя растрачивать впустую.

— Это не талант, — мрачно буркнул Исхак, — а недостаток.

Зилл предпочел не расспрашивать, видя по озлобленному выражению лица аскета, что тот не расположен продолжать дискуссию.

Они ехали дальше, день клонился к закату.

Солнце скрылось за низко нависшими тучами, заливая равнину оранжевыми и фиолетовыми лучами, удлиняя тени верблюдиц, огромной паутиной тянувшиеся за ними. Соленая равнина перетекла в известняковую пустыню, покрытую щебнем и быстро объятую тьмой. Ехавший впереди всех Касым внезапно остановился.

— Что это? — шепнул он, глядя вдаль.

Маруф подтянулся к нему. На расстоянии смутно виднелись темные белобрюхие фигуры, двигавшиеся к северу.

— Олени, — объявил он, — вот что это такое.

— Газели, — уточнил Юсуф. — Безопасные.

Касым разглядел подошедших поближе газелей, и, видя в последних серебристых лучах солнца, быстро меркнувших за горизонтом, что стадо презрительно не выказывало никаких признаков страха, импульсивно решил продемонстрировать свою власть над стихиями и природой. Погоняя верблюдицу палкой и натянув поводья, он пустился вдруг бесшабашным галопом, крепко стиснув седло коротенькими ножками, направив обезумевшее животное прямо в центр стада, как ялик в рыбью стаю. Нервные изнуренные газели, устало выбиравшиеся из песков в поисках пастбища, оглянулись, замерли и мигом пришли в ужас, разлетелись птичьей стайкой, потом снова слились в гремучую массу, лихорадочно, со всех ног улепетывая от одичавшего врага. Касым улюлюкал, вопил во все горло, пропитывая воздух своим ликованием, отбросив всякие страхи перед пустыней. Он мчался за газелями по пустыне, как озорной мальчишка за чайками. Шея верблюдицы вытягивалась перед ним, как бушприт, пока он мельком не углядел краем глаза, как агрессивная зловещая фигура — пепельно-серая, испачканная грязью, — вынырнула из кустов акации, с легкостью выскочила ему навстречу длинными прыжками, бросилась на спину брыкавшейся газели, свалила на землю, разорвала в клочья идеально рассчитанными ударами когтей и зубов.

Касым попятился с перехваченным горлом, выпучив глаза, крепко вцепившись в поводья. Резко повернул назад с колотившимся быстрее, чем у верблюдицы, сердцем и примкнул к собственному стаду, бледный от испуга морского загара.

— Кошка, — бесстрастно объявил Маруф. — Вот и все.

— Пантера, — уточнил Юсуф. — Не очень опасная. Хвала Аллаху, воскрешающему мертвых.

Они быстро уехали с места бойни; вокруг сомкнулась ночь. Путники провели в пустыне уже полный день, а связного все не было.

— Твое животное самое умное.

Юсуф обостренным воровским чутьем почувствовал незаметное приближение Зилла.

— Сафра? — переспросил юноша, остановившись с ним рядом. — Почему ты так думаешь?

— Хорошо знаю женщин.

Команда укрылась в разрушенном форте неведомого происхождения, обломки стен которого обточили до гладкости ветра и пески, а интерьер украсили совиные гнезда и птичий помет. Даниил по собственной воле вызвался войти первым с зажженным факелом, но единственными обитателями бывшего укрепления оказались лишь несколько быстро удравших тушканчиков, смахивавших на крыс. Выложили провизию, разгрузили верблюдиц, пустив на вольные поиски пропитания, приготовились спать. Касым приказал Юсуфу стоять в дозоре. И теперь, на некотором расстоянии от форта, страдавший бессонницей Зилл нашел вора, одним глазом присматривавшего за верблюдицами, устремив другой к звездам.