Книга Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд

Разумеется, британская артиллерия открывает так называемый ураганный огонь. В теории это должно означать, что пехота продвигается вперед позади огневой завесы, призванной держать немцев в убежищах до последней минуты. Однако на практике артиллеристы обычно следуют своему расписанию, и, следовательно, огонь переносится вперед на несколько метров в указанный час, независимо от того, успевают за ним британские пехотинцы или нет[202]. Так что артиллерийские залпы вскоре затихли вдали, оставив за собой линии наступающей пехоты, которые оказались прямо под немецким заградительным огнем[203], — и под огнем друг друга! В дыму и суматохе два британских батальона принялись сражаться друг с другом. А те, кто пробивался вперед, вскоре попадал под перекрестный огонь немецких пулеметов, укрывшихся в засаде у деревни.

Между тем несколько разрозненных групп все же достигли немецких окопов на окраине того, что когда-то было Гиймоном. Завязался беспорядочный ближний бой.

В середине дня 8 августа Крестен Андресен все еще жив.

Во второй половине дня немецкие части перешли в контрнаступление. Они хорошо ориентировались на местности и вскоре отвоевали у британцев свои окопы, одержав победу (10 офицеров и 374 солдата британской пехоты были взяты в плен). В одном окопе они нашли раненого солдата из роты Андресена. Когда его ранило, он спрятался в убежище, потому что слышал, что британцы имеют обычай добивать раненых. Однако он видел своими глазами, как британцы вели пленных немцев в свои окопы.

Когда 1-я рота построилась, выяснилось, что 29 солдат нет ни среди живых, ни среди убитых. Одним из пропавших был Крестен Андресен.

Он никогда больше не даст о себе знать.

Его судьба неизвестна[204].

122.

Воскресенье, 13 августа 1916 года

Флоренс Фармборо осматривает, поле боя на Днестре

Взору открывается потрясающе дивный пейзаж. По обе стороны тянутся длинные, извилистые холмы, покрытые лесом: прямо перед ними лежит волнистая долина, окаймленная вдали высокими крутыми вершинами Карпат. Когда же колонна подошла ближе к месту, которое еще вчера служило полем боя, идиллическая картина померкла. Они проходили мимо брошенных батарей, через деревни, разрушенные снарядами, изрытые окопами, так что остались лишь груды камней и досок; проезжали мимо чернеющих воронок от снарядов. Размеры их зависели от калибра: обычный снаряд полевой артиллерии в 7–8 см оставляет воронку около метра, а тяжелые снаряды в 42 см образуют воронку в двенадцать раз больше.

На холме они делают остановку. Вчера здесь находилось лучшее укрепление из всех австро-венгерских позиций. Сегодня это всего лишь месиво из обрывков колючей проволоки и полуобвалившихся окопов. В них лежат трупы врагов. Они еще свежие, летняя жара еще не запустила процесс разложения, и убитые производили впечатление живых людей. В одном из окопов она увидела три тела, и только неестественно вывернутые конечности убедили ее в том, что люди действительно мертвы. В другом месте она видит вражеского солдата, вытянувшегося на земле. Лицо его неподвижно, кожа будто у живого. Флоренс думает, как и многие другие, созерцая эту не очень трагическую смерть: “Он словно уснул”.

Они забираются в свои повозки, и путешествие продолжается. Вскоре им становятся яснее масштабы сражения, которое вчера окончилось победным прорывом. Поле боя из единственного превращается во множественные поля, они достигают мест, где русские тоже не успели убрать своих погибших:

Повсюду лежали трупы в странных, неестественных позах, там, где упали: скрючившись, согнувшись пополам, вытянувшись, ничком вниз, лицом в землю. Австрийцы и русские лежали рядом друг с другом. Эти растерзанные тела пропитали землю своей кровью. Там лежит австрийский солдат без ноги, его лицо почернело и распухло, у другого лицо покрыто ранами, на него страшно смотреть, вот русский солдат, подогнув ноги, повис на колючей проволоке. В зияющих ранах копошатся мухи и еще что-то, похожее на червей. Я была рада, что со мной находились Анна и Екатерина. Они, как и я, молчали. Их глубоко потрясло увиденное. Ведь эти “кучи” еще недавно были человеческими существами: мужчинами, молодыми, сильными, полными жизни. Теперь они лежат здесь, тихие, безжизненные, неуклюжие тела, когда-то живая плоть и кровь. Как же хрупка и беззащитна человеческая жизнь!

Эти искалеченные, истерзанные тела были, конечно, сами по себе реальностью, но также и картиной того, что делает война с представлениями и надеждами людей, — да и со всей их прошлой жизнью. Война началась не в последнюю очередь как попытка сохранить Европу в точности такой, как была, восстановить status quo, а на самом деле превратила весь континент в нечто такое, чего люди и вообразить себе не могли в самом страшном сне. И вновь подтвердилась старая истина, что война рано или поздно становится неконтролируемой, контрпродуктивной, потому что люди и общество в своей слепой жажде победы готовы пожертвовать ради нее всем. Истина эта стала еще очевиднее теперь, когда власть предержащие непреднамеренно, незапланированно выпустили на свободу совершенно неуправляемые силы: крайний национализм, социальную революцию, религиозную вражду. (Уже не говоря о гротескных долгах, подрывавших экономику всех воюющих государств.) Потрясенная увиденным, Фармборо ищет прибежища в своей вере: “Нужно верить и полагаться на милость Божию, иначе эти страшные видения сведут с ума; иначе исполненное отчаяния сердце дрогнет”.