Книга Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел - Николай Покровский

У Штюрмера на квартире стали в это время собираться совещания заинтересованных министров для разрешения всех не терпящих отлагательства вопросов снабжения. Здесь я не раз и настоятельно выступал против твердых цен и, по-видимому, даже убедил в правильности этой мысли. Но Совет министров все-таки не осмелился сделать в этом деле решительный шаг: ему казалось, что от уже установленных твердых цен отступить нельзя, поздно, не следует лишь распространять эту систему на другие виды товаров. Поэтому проект Особого комитета князя Оболенского (который вполне логично пришел к тому выводу, что раз есть твердые цены на хлеба, то необходимо придется их назначить и на все прочие предметы потребления, несмотря на все их необыкновенное разнообразие) был отвергнут, и с этих пор самый Комитет этот, кажется, прекратил свое существование, оставив на память о себе целый том своих журналов и работ и том интересных диаграмм, но без всякого практического результата[614].

Только уже с назначением министром земледелия А.А. Риттиха[615] дело стало поворачиваться на более правильный путь, но это было уже не при Штюрмере, а при его преемнике А.Ф. Трепове. А.А. Риттиха я знал давно: это был очень способный, чрезвычайно трудолюбивый и энергический человек. В эпоху землеустроительной столыпинской реформы он был одним из главных ее деятелей, неустанно наблюдавшим за этим делом на местах. Когда после увольнения Кривошеина его заменил Наумов, Риттих как будто стушевался, точно обиделся на то, что его обошли. Но на посту министра сразу опять одушевился, обратив главное внимание на продовольственный вопрос. Он тотчас же взял в свои руки непосредственное руководство делами Особого совещания[616], не допуская его до излишних разговоров. Потом поехал на места для выяснения наличности продовольственных запасов. Твердых цен он сразу не отменил, но подготовил отмену их, с тем, чтобы затем влиять на цены путем выпуска хлеба из правительственных запасов, – мысль, заключавшаяся в моей записке и в заявлениях. Объяснения Риттиха в Государственной думе, несмотря на резкую оппозицию Шингарева, имели очень большой успех[617], и, не будь революции, продовольственное положение стало бы, может быть, улучшаться. Но революция и министр земледелия Шингарев окончательно разбили последние надежды на улучшение уже открытым введением хлебной монополии, уничтожившей последние остатки свободной торговли[618]. При блестящих результатах этой системы мы теперь и присутствуем.

На посту министра юстиции я застал А.А. Хвостова, о котором говорил выше.

Когда Штюрмеру вздумалось, после смены Сазонова, сделаться министром иностранных дел, он пригласил Хвостова на пост министра внутренних дел, а министром юстиции был назначен А.А. Макаров. Эта должность, требующая беспристрастия, порядочности, спокойствия, как нельзя больше подходила к характеру Макарова[619]. Несколько суховатый и формальный для практического деятеля, Макаров как представитель Судебного ведомства в Совете министров был очень на своем месте и приобрел здесь большой авторитет.

Министром народного просвещения был граф П.Н. Игнатьев, который, наряду с Наумовым, составлял резкий контраст со всем составом Совета министров. Я не знаю, кто именно выдвинул его кандидатуру на место Л.А. Кассо[620]. Руководились, по-видимому, желанием хоть единым назначением привлечь симпатии законодательных учреждений, особенно в таком ведомстве, которое до сих пор управлялось на началах совершенно противообщественных. Возможно, что в данном случае имели влияние и личные симпатии Государя к графу П.Н. Игнатьеву, которого он знал давно. Граф Игнатьев говорил Государю вещи, которых в то время никто себе безнаказанно позволять не мог. В Министерстве народного просвещения граф Игнатьев сразу же и довольно решительно начал менять систему, в некоторых отношениях даже излишне расшатывая строй школьной жизни. Но все же его действия, привлекавшие общественные симпатии, установившиеся благодаря нему превосходные отношения учебного ведомства с Государственной думой, – все это было в высшей степени желательно и полезно в то время полного разобщения. Зато, конечно, в Совете министров граф П.Н. Игнатьев был чужим человеком.