Книга Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939-1945 - Курт Рисс

Но Геббельс не оставлял попыток отыскать «настоящего героя». Он распорядился, чтобы его немедленно ставили в известность всякий раз, когда в Берлин возвращался военный корреспондент или оператор передавал отснятую пленку в министерство пропаганды. Он беседовал с каждым из них наедине, и его настойчивые вопросы выдавали желание во что бы то ни стало найти кандидата на роль «героя».

Ему встречались летчики люфтваффе, которые вполне могли бы подойти, но они тоже были обречены на слишком скорую смерть. Не успевал Геббельс прославить их, как они погибали.

Самой большой удачей для Геббельса стал фельдмаршал Эрвин Роммель. Сравнительно молодой, он не принадлежал к клике генералов кайзеровской формации и не был аристократом по происхождению. Более того, он стал проявлять неподдельный интерес к танкам еще тогда, когда остальные немецкие генералы смотрели на танки как на железные гробы, а на войну бронированных механизмов – как на недостойную рыцарей забаву. Гитлер проявлял особую заботу о моторизованных войсках, чем в какой-то степени способствовал карьере Роммеля. После впечатляющих побед Роммеля во Франции под Абвиллем Геббельс начал методично раздувать его известность до сияющего орела славы. Партийные ораторы вдруг обнаружили, что Роммель старый член НСДАП и член СС и что он был знаком с Гитлером еще в пору зарождения нацистского движения. Ни один из этих «фактов» не соответствовал действительности, и тем не менее они стали основой для популярности Роммеля. Снова и снова военные корреспонденты описывали его как генерала, который сражается на передовой бок о бок со своими солдатами, совершенно не заботясь о личной безопасности.

Зимой 1941/42 года имя Роммеля гремело в связи с победами в Северной Африке. Для Геббельса успехи Африканского корпуса стали долгожданным событием, поскольку они отвлекали немцев от сражений на просторах России, где германские войска несли огромные потери. Чем дольше длилась война, тем больше внимания пропагандистская машина Геббельса уделяла Роммелю, который, хотя и сражался на фронте, не подвергался такой опасности, как подводник или летчик.

Главное же заключалось в том, что Геббельс и в самом деле питал симпатию к Роммелю. Он считал, что в нем за скромной внешностью кроется огромная моральная сила, чего нельзя было сказать о большинстве остальных генералов. Он находился под обаянием почти первобытной храбрости Роммеля, ему была по душе его прямая и бесхитростная натура. Когда бы генерал ни появился в Берлине, Геббельс всегда приглашал его к себе домой и подолгу беседовал с ним, заставляя рассказывать обо всем пережитом на фронте. В конце концов, он видел в Роммеле не только материал для пропаганды самоотверженного служения рейху, судя по всему, он полюбил его.

Тем более тяжело ему было разочароваться в Роммеле в июле 1944 года[89].

5

Все сотрудники, помощники, секретари и стенографисты сходились во мнении, что Геббельс очень изменился с тех пор, как призвал население собирать теплые вещи для солдат, замерзавших в России, а Гитлер объявил войну Соединенным Штатам. Он усвоил, насколько это было возможно для его натуры, военную строгость и деловитость. В его поведении не осталось и следа от непостоянства и непредсказуемости. Он реже шутил, не позволял ни себе, ни другим непоследовательности, требовал беспощадной и целенаправленной сосредоточенности.

Все, кто с ним общался в то время, почувствовали, что в нем происходят какие-то глубинные изменения. Человек, виртуозно владевший немецким языком и с чьим ораторским искусством не мог сравниться никто другой из нацистов, теперь ограничивал себя словарем военных терминов, его речь теперь сводилась к сухим и четким словам, которые постоянно повторялись изо дня в день, словно он хотел дать понять, что по любому вопросу может быть только одно мнение.

Любимыми выражениями Геббельса стали «ясно, что…», «не может быть сомнений в том, что…», «я твердо убежден, что…», «как бы то ни было…» и прочие не располагающие к спорам слова. Он сообщал только о событиях, полученных из первых рук. Когда он выговаривал кому-либо, что случалось все чаще и чаще, его голос звучал с угрожающим спокойствием: «Разумеется, так поступать нельзя ни в коем случае…» или «Это должно быть сделано только таким образом…».

Зато при любом упоминании имени Гитлера его голос совершенно менялся. Когда в конце 1941 года фюрер взял на себя командование восточным фронтом, Геббельс бодро заявил, что теперь-то уж германским войскам не придется так страдать и что холод и снег больше не будут «так жестоко досаждать солдатам». Позже в своей речи по радио по случаю дня рождения Гитлера он сравнивает его с величайшим полководцем Германии Фридрихом Великим[90], а в июне 1942 года называет фюрера «величайшим военным гением нашей истории». Все должно повернуться к лучшему, убеждает Геббельс население, потому что «богиня Истории, однажды призванная народами, не остановится, пока не завершит свое дело».

Говорил ли Геббельс искренне? Неужели он действительно слепо, без тени сомнения, верил в миссию и величие Гитлера? Мы видели, что в первые месяцы войны с Россией Геббельс уличил своего фюрера в ошибке, недопустимой и непростительной с точки зрения пропагандиста. Не потому ли он вкладывал столько жара в свои слова о Гитлере, что страстно хотел, чтобы ему верили? А может быть, ему приходилось так стараться, чтобы сохранить веру в себя, чтобы не изменять своему однажды принятому решению никогда не осуждать и даже не обсуждать поступки Гитлера, чтобы боготворить его с прежней слепой преданностью?

Да, Геббельс умышленно закрывал на многое глаза, чтобы сдержать свой обет, данный еще в молодости. И именно поэтому и именно теперь, когда приближалось лето, когда в России назревали важные события, а Гитлер планировал новое крупное наступление, Геббельс допустил промах, которого, по его глубокому убеждению, следовало всячески избегать. Он предсказал скорую победу.

6

Готовящееся наступление на юге России необходимо сохранять в тайне – таково было личное указание Гитлера Геббельсу. Геббельс ответил, что гордится возложенной на него важной задачей – ему поручили отвлекать внимание противника от планов фюрера. «Начинаем бить в барабаны, – сказал он своим помощникам. – Пусть все поверят, что группа армий «Центр» скоро будет задействована в решающем прорыве на Москву. А потом, когда мы убедим противника, что так оно и будет, мы внезапно нападем с юга. Днем я пошлю в издательство за доктором Кригом, расскажу о наших планах и отправлю его на Балканы. Криг человек общительный и болтливый, его стараниями все узнают, что мы готовим наступление на Москву».

Для его желания работать задание было проще простого. Действительно, что за жалкое поручение для человека, который на протяжении последних двенадцати лет с блеском решал головоломные пропагандистские задачи? Для человека, который одним мановением руки сумел скрыть за дымовой завесой пропаганды подготовку к войне с Россией? Нынешняя задача – сохранить в тайне готовящееся наступление на юге – была детской игрой в сравнении с предыдущим маневром.