Книга Анна Иоанновна - Игорь Курукин

«Благополучный случай» и был главным орудием фаворита: вовремя подать документ, вовремя вспомнить фамилию — и чья-то карьера устроена. Или наоборот — подвести неугодного под «горячую руку» или дать острастку зазнавшемуся. Так и случилось с Шаховским-младшим — верным дядиным помощником, дублировавшим все донесения в Кабинет «также к герцогу Бирону». Явившись однажды на аудиенцию к фавориту, Шаховской изложил просьбу дяди — разрешить ему на некоторое время отбыть для лечения в Москву. Тут и ожидала его гроза, поскольку Бирон «от фельдмаршала Миниха будучи инако к повреждению дяди моего уведомлен, несколько суровым видом и вспыльчивыми речами на мою просьбу ответствовал, что он уже знает, что желания моего дяди пробыть ещё в Москве для того только, чтоб по нынешним обстоятельствам весьма нужные и время не терпящие к военным подвигам дела, ныне неисправно исполняемые, свалить на ответы других». Племянник пытался доказать несправедливость обвинений. «На сии мои слова герцог Бирон, осердясь, весьма вспыльчиво мне сказал, что как я так отважно говорю? ибо-де в сих же числах командующий войском фельдмаршал граф Миних государыне представлял; и можно ли-де кому подумать, чтобы он то представил её величеству ложно? Я ему на то ответствовал, что, может быть, фельдмаршал граф Миних оного войска сам ещё не видал, а кто ни есть из подчинённых дяде моему недоброжелателей то худо ему рекомендовал; для лучшего же о истине удостоверения счастлив бы был мой дядя, когда бы против такого неправильного уведомления приказано было кому-нибудь нарочно посланному оное казацкое войско освидетельствовать и сыскать, с которой стороны и кем те несправедливые представления монархине учинены?.. Таковая моя смелость наивящше рассердила его, и уже в великой запальчивости мне сказал: “Вы, русские, часто так смело и в самых винах себя защищать дерзаете”».

Присутствовавшие при начале этой словесной перепалки свидетели спешно удалились из комнаты, оставив молодого офицера оправдываться наедине с Бироном. Получасовой разнос неожиданно закончился: «Я увидел в боковых дверях за завешенным не весьма плотно сукном стоящую и те наши разговоры слушающую её императорское величество, которая потом вскоре, открыв сукно, изволила позвать к себе герцога, а я с сей высокопочтенной акции с худым выигрышем с поспешением домой ретировался». На следующий день Шаховской-младший встретил у фаворита благосклонный приём — гроза миновала. «Высокопочтенная акция» — публичный разнос при незримом присутствии императрицы — была уроком, который должен был продемонстрировать Шаховским беспристрастие Бирона. Но племянник его выдержал (если, конечно, не приукрасил свою роль), а дядя не лишился доверия, к конфузу затеявшего эту интригу Миниха.

Неопубликованная переписка с Бироном начальника Тайной канцелярии Ушакова показывает отношения почти на равных. Андрей Иванович у Бирона ничего не просил — он слуга старый, доверенный, имевший прямой выход на императрицу; их корреспонденции — короткие и максимально деловые, без уверений во взаимной преданности. Ушаков, остававшийся в столице «на хозяйстве» во время отъезда двора в Петергоф, прежде всего докладывал Бирону для передачи императрице о делах своего ведомства — например, о поступившем доносе на откупщиков или точном времени казни Артемия Волынского: «Известная экзекуция имеет быть учинена сего июля 27 дня пополуночи в восьмом часу». Кроме дел, касавшихся собственно Тайной канцелярии, Ушаков сообщал о других новостях: выборе сукна для гвардейских полков, погребении столичного коменданта Ефимова в Петропавловской крепости, смерти любимой собачки государыни «Цытринушки».

Бирон передавал ответы императрицы: донос является «бреднями посадских мужиков» и не имеет «никакой важности», а вопрос с сукном лучше отложить: «Не великая нужда, чтоб меня в деревне тем утруждать». Одновременно через него шли другие распоряжения Ушакову для передачи принцессам Анне и Елизавете или другим лицам. В иных случаях Андрей Иванович проявлял настойчивость — к примеру, предлагал всё-таки решить вопрос с закупкой сукна в пользу английского, а не прусского товара, в чём сумел убедить своего корреспондента.

Таким образом, Бирон и его «офис» исполняли функции личной императорской канцелярии, что позволяло разгрузить Анну от потока ежедневной корреспонденции. «Я должен обо всём докладывать, будь то хорошее или худое», — писал фаворит в 1736 году близкому к нему курляндцу Г.К. Кейзерлингу, называя в числе своих забот подготовку армии к боевым действиям в начавшейся войне с Турцией: «Теперь вся тяжесть по поводу турецкой войны лежит снова на мне. Его сиятельство граф Остерман уже 6 месяцев лежит в постели. Князя Черкасского Вы знаете. Между тем всё должно идти своим чередом. Доселе действовали с 4-мя корпусами, а именно: один в Крыму, другой на Днепре, третий под Азовом, а четвёртый в Кубанской области. Для их содержания всё должно быть доставлено. Здесь должен быть провиант, там обмундировка, тут амуниция, там деньги и всё тому подобное; границы должны быть также вполне обеспечены. Всё это причиняет заботы. На очереди иностранные, персидские и вообще европейские дела».

Для «докладов» императрице и ведения корреспонденции требовалось как минимум понимание внутри- и внешнеполитического положения страны, для кадровых перестановок — способность разбираться в людях, для реагирования на бесконечные прошения и «доношения» с переплетением государственных и корыстных интересов — умение вести политическую интригу и продумывать каждый шаг, чтобы избежать «злополучной перемены». Как признавал Манштейн, курляндский охотник и картёжник через несколько лет «знал вполне основательно всё, что касалось до этого государства».

В связи с работой комиссий, рассматривавших вопрос о содержании армии и флота «без излишней народной тягости», на столе Бирона оказываются переведённые на немецкий «Проект о содержании флота в мирное и военное время» из двадцати четырёх пунктов и смета расходов сухопутной армии на 1732 год с указанием количества собранных подушных денег и оставшихся в «doimke» (эквивалента этому обычному в России явлению переводчики не нашли).

Обер-секретарь Сената, энергичный чиновник Иван Кирилов весной 1733 года направил обер-камергеру свой проект освоения зауральских владений России, рассчитывая на его поддержку, хотя и здесь пришлось ждать «благоприятного случая». «Апробация» проекта Анной Иоанновной состоялась 1 мая 1734 года, после чего он стал основополагающим документом для организации Оренбургской экспедиции. Следующим шагом стало строительство Оренбургской крепости и линии укреплений, которая должна была сомкнуться с начатой при Петре I Иртышской линией, обезопасив новые российские владения на протяжении трёх тысяч вёрст.

Инициатор проекта, отправившийся в «киргиз-кайсацкие степи», в ноябре 1734 года информировал высокого покровителя о неотложных нуждах — его отряду требовались «пушечки» и «мартирцы лёгкие», мундиры и амуниция, а также специалисты — ботаник, аптекарь, берг-пробирер и химик. Кирилов регулярно сообщал о ходе операции: «Доношу, что в Уфу приехал 10 дня ноября и дожидаю лёгкой артилерии из Казани, и коль скоро прибудет, то наперёд далее путь свой до казачья Сакмар-ского городка с правиантскими обозами на первой случай из Уфы и Мензелинска отправлю… Также, государь, в драгунских офицерах нужды ради просил отправить одного артилериского капитана или порутчика и двух штык-юнкеров. О том когда соизволите его сиятельству генералу фелтмаршалу упомянуть, то не залежитца в коллегии моё доношение».