Книга Мгновения жизни - Марика Коббольд

— Что вы видите, Луиза? — спрашивает Уильям. Передо мной, между мной и морем, он установил мольберт. Я смотрю на Виолу, потом на чистый холст перед собой.

— Надежду, — отвечаю я, — надежду.

* * *

Уже поздно, солнце заходит. Уильям говорит, что пора собираться. Мы с Виолой смотрим друг на друга.

— Я высажу вас на станции, Уильям, и назад вы поедете поездом. Мы с Луизой хотим продолжать.

Уильям хмурится и протестует: ему придется идти пешком целых три мили от вокзала в Нортбурне до своего дома, но Виола лишь смеется в ответ и говорит, что прогулка пойдет ему на пользу.

— Когда вы будете дома, — прошу я его при прощании, — пожалуйста, позвоните моему мужу и скажите, что я не вернусь до утра.

Виола останавливается перед входной дверью. Я остаюсь сидеть на своем месте, пристально вглядываясь в дом. До этого я как-то не обращала внимания на то, какие у него жалкие и несуразные окна. Я поворачиваюсь к ней и шепчу:

— Я не могу вернуться. — Она берет мою руку и подносит к своей щеке. Она целует сначала мою перевернутую ладонь, потом бережно, по очереди, каждый палец. Я высвобождаю руку и хватаю ее запястье. — Было бы лучше, если бы ты вообще не любила меня.

Слезы текут по щекам Виолы. Я собираю их губами, и мне все равно, видит ли нас кто-нибудь.

Мои дети просят рассказать им какую-нибудь историю.

«Белоснежка лежала в стеклянном гробу, не живая и не мертвая. Мужчины со всех концов света приходили полюбоваться ее безупречной холодной красотой. Глаза у нее были открыты, она видела молодых людей, склонившихся над ее гробом, но не чувствовала тепла их дыхания. Она видела, как над головой у нее колышутся ветки деревьев, но не ощущала дуновения ветра на своей коже. Она видела птиц, но их пение искажалось стеклом, и звуки совсем не казались Белоснежке песней.

Но однажды мимо на автомобиле проезжал молодой принц и, заметив стеклянный гроб, остановился и вышел из машины, чтобы рассмотреть его получше. Он поразился красоте Белоснежки и полюбил ее. Принц поднял тяжелую стеклянную крышку гроба, наклонился и поцеловал Белоснежку, отчего кровь потекла по ее жилам, щеки порозовели и к ней вернулось спокойное и ровное дыхание. Он поднял ее из стеклянного гроба и на руках вынес к солнечному свету, к пению птиц и мягкому слабому ветерку».

Дети хлопают в ладоши и радуются. А настоящее окончание сказки я оставляю при себе.

«Из глаз принца текли слезы и капали на лицо его возлюбленной. Он бережно опустил Белоснежку обратно в стеклянный гроб, потому что они оба знали, что только там она и может оставаться».

Артур закончил свой холст «Острова». Он говорит, что это будет самое выдающееся творение современности, его ответ тем разрушительным тенденциям, которые преобладают в сегодняшнем мире, триумфальное утверждение Красоты как единственной истинной и благородной цели Искусства. Во время работы над «Островами» был зачат, рожден и умер наш третий ребенок, но это не заставило его отступить от первоначального замысла. Холст займет центральное место среди большой новой экспозиции в галерее Аргилла, но, как и было задумано, сначала состоится маленькая демонстрация этого полотна у нас дома. Планируемая дата показа была перенесена из-за траура. Однажды Артур обронил, что очень опечален этим событием. Полагаю, он обратился ко мне за сочувствием.

У меня тоже было много дел. Днем я занимаюсь детьми, садом и веду домашнее хозяйство. Мне не нужны таблетки сэра Чарльза, хотя я не забываю каждый раз забирать их с подноса, на котором стоит мой завтрак, а потом удаляюсь якобы вздремнуть, как мне предписывалось, после завтрака и до ужина. Ранним утром, когда солнце только-только встало, но дом еще не проснулся, я тайком пробираюсь на чердак, в маленькую комнатку в задней его части, окно которой выходит на северо-восток, и работаю.

Пришло время явить холст миру. Артур важно вышагивает во главе гостей походкой фельдфебеля. Он останавливается у маленькой столовой, примыкающей к кухне, а потом распахивает двойные двери.

Тишина. Потом в комнате возникает гул и плывет по коридору. Леди Гластонбери судорожно опирается на руку своего супруга, и кто-то подставляет ей стул. Я стою позади всех, никем не замеченная. Я ничего не чувствую. Ни триумфа, ни жалости. Внутри меня пустота. Она втянула в себя все чувства, и они исчезли.

Грубость. Незрелость. Оскорбление хорошего и утонченного вкуса. Извращение. Надругательство над искусством. Работа умственно неполноценного человека.

Краски на холсте кричат на разные голоса. Моя картина повествует о дружбе, которая превратилась в любовь, и о любви, которая стала ненавистью. На ней есть стучащие лапками мыши с огромными бархатными глазами и еще более огромными ушами. Там есть дом, окна которого закрыты ставнями, и море, исчезающее у горизонта. На пляже с женщинами играют двое маленьких детей. До сего дня я не знаю, что оскорбило их всего сильнее — то ли сама любовь, то ли то, что там были дети, наблюдающие за этой любовью.

И все это — мой мир, моя картина — прислонились к стене под великим творением моего супруга.

Артур поворачивается к своим гостям.

— Леди и джентльмены, очевидно, произошла досадная оплошность.

НЕЛЛ ГОРДОН: Многие друзья Грейс Шилд задавали себе вопрос, как могла она, независимая и свободная женщина, самостоятельно пробившаяся в мир фотографии, где процветает конкуренция, смиренно исполнять роль «запасного аэродрома» в отношениях, которые длились целые шесть лет.

Грейс отворила заднюю дверь, и Плутон, тяжело отдуваясь, с выпученными глазами, вывалился наружу. Его старый и слабый мочевой пузырь требовал немедленного опорожнения. Она вышла вслед за ним, ступая босиком по влажной от утренней росы лужайке, по-прежнему в домашнем платье. Грейс прижалась грудью к воротам, ощущая, как заостренные деревянные колья впиваются ей в кожу, и смотрела на дорогу. А вот и он, выходит из-за угла у пожарной станции. Он находился еще слишком далеко, чтобы она могла разглядеть его черты, но походка была точно его, развинченная и легкая. Грейс подняла руку, приветствуя его, а потом в сопровождении Плутона вернулась в кухню, поставила рогалики в духовку и чайник на плиту. Она оставила дверь открытой, опустив противомоскитную сетку. День снова обещал быть жарким. Грейс бросила взгляд на свое отражение в маленьком зеркальце над холодильником. Волосы ее были еще влажными после душа, щеки порозовели, а от уголков глаз веером разбегались морщинки-смешинки. «В последнее время я что-то целыми днями улыбаюсь, — подумала она. — Просто не узнаю себя».

— Милая, я дома. — Он говорил так каждое утро, возвращаясь из магазина с газетами, и всякий раз она смеялась, не потому что слышала что-то очень уж смешное, а потому, что он выглядел очень довольным своей маленькой шуткой.

Она направилась к нему, чтобы поцеловать, но споткнулась о Плутона, который намеревался опередить ее.