– Ты же знаешь Песнь о друиде Мельхасаре, последнем из Часовых?
Конечно, знает. «Сказание о начале Родо́в, или о Мирландрии и Мельхасаре, последнем из Часовых» в ранней юности, одним из первых, изучают все воспитанники Ангората. Линетта кивнула.
– Я был бы счастлив услышать ее от тебя. – Гленн взял жрицу за руку. Линетта не медлила.
В давно забвенных землях жил,Изведав путь из снов и чар,Рожденный в пламени светилДруид и воин Мельхасар.
Друид и – воин-исполин,Он был высок, широк в плечах,Не стар, не молод, не блондин,Суров на дело, скуп в речах.
Он вел с собой луну и серп,Огниво тысячей мечей,Он нес с собой старинный герб –На том свернулся Древний Змей.
Те дни покрыты забытьемИ растворяются в ночи,Когда гиганты шли с мечомИ с заклинаньем – палачи,
Когда, растерзаны судьбой,Бежали все от смрадных врат,Когда и летом, и зимойОткрыт был остров Ангорат.
Здесь так же, как в другие дни,Жрецы и жрицы гнули спины.Сюда стекались все огниВ зловеще-грозные годины.
В ту пору давнюю – теперьО ней уж говорят немного –Не человек, но и не зверьПровал до Острова дорогу[2].
Гленн слушал внимательно и зачарованно глядел на жрицу.
И вместо ног – змеиный хвост,Его чураться не пристало.В нем смертью каменных бороздГрозит стрекочущее жало.
Ее Мирландрией зовут,Она прекрасна и учена,В ней реки древние текут,Сплетаясь с огнивом знакомым.
Она – Хранительница Вод,Законослужливая жрица,В ней имя древнее поетИ сжечь огнем своим грозится.
Десятки свадеб Льда-ОгняДруид и жрица те сыграли,Под шум кострищ «Люби меня!»Призывы страстные звучали.
У них родились дочь и сын,Не знали Светлые печали:Иллана из семьи СиринИ Мельхасар из рода Тайи.
Но безмятежность и краса,Что грели сей Великий Брак,Развеялись, как голоса,Когда на Остров грянул враг.
У Гленна немного затекла спина, и он выпрямился, потянув позвоночник, – начиналась его любимая часть сказания.
Людское зло со всех сторонВело осаду Ангората.И сотни, тысячи воронГлодали все, что смертью взято.
Исчезли тысячи людей,Деревья в чащах, стены, храмы.И мириадами огнейВ те дни горел костер Нанданы.
Четыре долгие годиныДержался Остров снов и чар,Четыре грозные годиныДержал осаду Мельхасар.
Четыре смены лет и зимИллана Сирин в кровь, устало,До первых проблесков сединВрагов Всесильной проклинала.
И, наконец явив исходСтоянья долгого, как небо,Богиня-Тьма своей рукойЖрецам направила победу.
Тогда жрецы, что всех умней,Совет держали о грядущем,И с уст Мирландрии слетелиСлова о долге и о сущем:
– Четыре года миновалиИ многих обратили в прах.Твердыня наша тверже стали,Но и она стоит на снах.
И дабы в будущих правленьяхСпасти себя от зла врагов,Я предлагаю, без сомненья,Еще воздвигнуть стены снов.
Богиня-Мать дала утесыИ раскроила наш удел,Так пусть же свет светил белесыйПроем запрет от тьмы и стрел.
Да, Гленн прекрасно помнил эту чудесную завесу, как по волшебству свисающую от скрещения копий Часовых до водной глади. И скрип движения исполинов тоже помнил. Он по-настоящему любил момент отвержения копий Часовых и мечтал хоть раз пережить ни с чем не сравнимое чувство отражения и преображения таинства вместе с Линеттой.
И над свечением незримымПусть скрестят копья иль мечиВсекаменные исполины,Великосильные мужи.
Мы колдовством хранили остров,Мы обнажали сталь клинков,Так пусть и ныне змеехвостыСпасут Обитель чар и снов».
Нашлось Иллане возраженье,Хоть многие сказали «за»,И то друидово сомненьеСлезами обожгло глаза.
Друид сказал: «Иллана Сирин,Мы все согласные с тобой,Но пусть проем хранит от мираЧетверка выбранных судьбой.
И сможешь ты ль, гроза проклятий,Хранитель тайного табу,Взнести их как утес, Ваятель?»Она сказала: «Я могу».
«Но исполинов для заклятьяСреди погибших только три,И пусть для нас направит МатерьЧетвертого для той Двери».
Все воронье слеталось в стаиВ огромном липовом саду.И Мельхасар из рода ТайиТогда поднялся: «Я пойду».
«Не смей!» – воззрилась жрица ночиНа мужа и отца детей.«Любимая, мне Мать пророчитХранить наш Дом и всех людей».
«Уйдите все! – велела жрица. –Как можешь ты просить меняПрервать твой путь и распроститьсяС тобою, муж и жизнь моя?»
Вот и он, Гленн, хотел бы крикнуть: «Уйдите все!» – и завладеть Линеттой сию минуту! Не озираясь на запреты Праматери, храмовницы и кого бы то ни было еще! Он, в конце концов, ничем никому не обязан, он не лорд и даже не сир. Простой служитель культа Жизни и Знания, и у него есть право познать не девок в ближайшем трактире или туповатых девиц при дворе, но свою жрицу!
Мысленно друид усмехнулся над собой – безумный, ни дать ни взять.
«Иллана, женщина из Сирин,Храни Богиня наш удел,Коль я б не знал, что ты всесильна,Тебя просить бы не посмел.
Ты служишь Матери ЕдинойДо боли, крови и любви,Ты носишь, как лицо Богини,Знак Коронованной Змеи,
Так и позволь, жена и жрица,Мне долг нести, как ты несешь,Тебе, Глаголющей, вручится,Как ты мне – сердце отдаешь.
Мне, как тебе, – хранить Обитель,И кто другой, если не я?Я твой единый сохранитель,Я тоже Змей, как ты – Змея».
К закату Мельхасар простилсяС женой и юными детьми.Поднял копье и опустилсяНа дно заозерной реки.
Всю ночь, минувшую безлико,Иллана плакала навзрыд:«Супруг мой, Мельхасар ВеликийОтныне камнем весь покрыт.
Живой, живой еще, должно быть,И дышит камнем, и поет,И, занося копье, как коготь,Врагам прохода не дает».
Мирландрия, не в силах выжитьОт мук потерь и колдовства,Решилась стать как можно ближеК причине своего вдовства
И обратилась пенным морем,Водой, несущей горечь слез.Их дети стали новым корнемДля всех последующих берез:
Сын возглавлял семейство Тайи,Дочь – Сирин.От ненужных глазХраня незыблемые тайны,Кончается великий сказ.
Женский голос стих, Линетта подняла глаза, по-прежнему ощущая тепло руки Гленна.
