Книга Сергий Радонежский - Николай Борисов

Се слышите правила и заповеди святых апостол и святых отець. Кто же христианин и святым именем Христовым именуяся, смееть дрьзнути инако глаголати? Зане пишеть в Святем писании, яко: «Вся, яже чрес церковнаго предания и учительства и въображениа святых и приснопамятных отець обнавляема и творима или по сем сдеятися хотяща, анафема да будеть». И по других глаголех, яко: «Иже в небрежение полагающим священная и божественая правила блаженых отець наших, иже святую церковь утвержають и, все христианьское жительство украшающе, к божественому наставляють благоговеньству, анафема да будеть».

Сим сице имущим, как у вас стоить на митрополице месте чернець в манатии святительской и в клобуце, и перемонатка святительская на нем, и посох в руках? И где се бещиние и злое дело слышалося? Ни в которых книгах.

Аще брать мой преставилъся, аз есмь святитель на его место. Моя есть митрополия. Не умети было ему наследника оставляти при своей смерти. Коли слышалося преже поставления възлагати на кого святительскыя одежи, их же нелзе иному никому же носити, но токмо святителем единем! Како же ли смееть стояти на месте святительскомъ? Не блюдеть ли ся казни Божиа? А еще страшно и трепетно и всякиа грозы исполнено еже створить: садится в святом олтари на наместном месте! Веруйте, братия, яко лучше бы ему не родитися. И аще долго терпить Бог и не низъпосылаеть казнь, к вечной муце готовить таковых.

А что клеплють митрополита, брата нашего, — что он благословил есть его на та вся дела, тъ есть лжа. Понеже пишить 34-е правило святых апостол и Антиохийскаго сбора правило 9-е, съгласующе сему, глаголет бо: «Кроме болшаго своего да не творять епископи ничто же, разве своего предела кождо, ни же болший, не сущим иным, — за единьство». Или утаилося есть нам, како учинилося есть на смерти ми-трополичи? Виде грамоту, записал митрополит, умирая. А та грамота будеть с нами на Великом сборе.

А се буди вам сведомо. Полтретия лета мне в святительстве; а как выехал есмь на Киев — две лете и 14 дний до сего дни, иже есть иуня месяца 23 день. Не вышло из моих уст слово на князя на великого на Дмитрия ни до ставления, ни по поставлении, ни на его княгыню, ни на его бояре. Ни доканчивал есмь с ким иному добра хотети боле его — ни делом, ни словом, ни помыслом. Несть моеа вины пред ним. Паче же молил есмь Бога о нем, и о княгини, и о детех его, и любил есмь от всего сердца, и добра хотел есмь ему и всей отчине его. И аще кого услышал есмь где пригадывающа на его лихо, неневидел есмь его. А коли где пригажаломися сборова, ему болшее место велель есмь «многа лета» пети, а да потом иным.

Аще кого в полону отведена где изнашел есмь из его отчины, колка сила моя была, выимая от погани, отпускал есмь. Кашинцев нашел есмь в Литви, два года в погребе седящих, и княгини деля великой вынял есмь их како мога, клячи под них подав есмь и отпустил их есмь зятю ея, князю кашиньскому.

Которую вину нашел есть на мне князь великий? Чим яз ему виновать или отчине его? Яз к нему ехал есмь благословити его, и княгиню его, и дети его, и бояр его, и всю отчину его, и жити ми с ним в своей митрополии, како и моя братия с отцем его и з дедом, с князьми великими. А еще с дары честными хотел есмь дарити. Кладет на мене вины, что был есмь в Литве первое. И которое лихо учинил есмь, быв тамо? Не зазря же ми никто же, — что иму говорити.

Аще был есмь в Литве, много христиан горькаго пленениа освободил есмь. Мнозе от невидящих Бога познали нами истиннаго Бога и к православной вере святым крещением пришли. Церкви святыа ставил есмь. Христианьство утвердил есмь. Места церковная, запустошена давными леты, оправил есмь приложити к митрополии всея Руси. Новый Городок литовьскый давно отпал, и яз его оправил и десятину доспел к митрополии же и села. В Велыньской же земли тако же: колько лет стояла Володимерьская епископиа без владыки, запустошала; и яз владыку поставил и места исправил. Тако же отприснаа села софийская отпала к князем и к бояром, и язь тых доискываюся. И оправдаю, чтобы по моей смерти было кого Бог оправдаеть.

Будь вам сведомо, что брату нашему Одеюрееви мивропродиву[2] не волно было сласти ни в Велыньскую землю, ни в Литовьскую владыку которого, или звати, или дозрети которое дело церковное, или поучити, или посварити на кого, или казнити виноватаго — или владыку, или архимандрита, или игумена — или князя поучити, или боярина. Святительским недозиранием которыйждо владыко, не блюдася, по своей воли ходил как хотел. А попове и черньци и вси христиане — как животина бес пастуха.

Ныне же, Божиею помощью, нашим потружанием, оправилося церковное дело. И годилося князю великому нас с радостию прияти, занеже в том болша ему честь. Яз потружаюся отпадшая место приложите к митрополии и хочю укрепити, чтобы до века так стояло на честь и на величьство митрополии. Князь же великий гадает двоити митрополию. Которое величьство прибудеть ему от гадкы? Хто же ли се пригадываеть ему?

Которая есть моя вина перед князем перед великимъ? Надеяся на Бога: не найдеть в мне вины ни единыя. И аще ли бы вина моя дошла которая, ни годится князем казнити святителевъ: есть у мене патриарх, болший над нами, есть Великий сбор; и он бы тамо послал вины моя; и они бы с неправою мене не казнили. А се ныне без вины мене обещестил, пограбил, запрев, держаль голодна и нага, а черньци мои на другом месте. Слуг моих опрочь мене заточил у ночи. А слуг моих нагих отслати велел с бещестными словесы. И хто можеть изрещи хулы, их же на мя изрекли! Се ли въздасть мне князь великий за любовь мою и доброхотение?

Слышите же, что глаголеть сбор святый, иже Первовторый именуемый, събравшися в храм Божий Слова Премудрости, рекше в Святей Софии. Глаголеть бо того сбора святаго правило 3-ее сице: «Аще кто от мирьскых, огосподився и преобидив убо божественых и царскых повелений, преобидив же и страшных церковных обычаев и законоположений, дерзнеть святителя кого бити, или запрети — или виною, или замыслив вину, — таковый да будеть проклят».

Сицево аз ныне пострадал еемь. Сде святый сбор проклинаеть, аще и вину каковую притворять святителю. Мне же которую вину изнайдоша, запревше мене в единою клети за сторожьми? И ни же до церкви имель есмь выхода. Потом же, смеръкшуся другому дневи, пришедше, изведоша мене, не ведящу мне, камо ведуть мене: на убиение ли, или на потопление? А еще бещестнейше: мене ведуще, и сторожеве, и проклятый Никифор воевода — одежами моих слуг оболчени и на их коних и седлех ехающе.

Слыши небо и земля и вси християне, что створиша над мною христиане!

Что же ли створиша патриаршим послом, хуляще на патриарха, и на царя, и на сбор Великий! Патриарха литвином назвали, царя тако же, и всечестный сбор вселеньский. И яз, колика сила, хотель есм, чтобы злоба утишилася. Тъ Бог ведаеть, что любил еемь от чистаго сердца князя великаго Дмитрия и добра ми было хотети ему и до своего живота.

А понеже таковое беществие възложили на мене и на мое святительство, — от благодати, даныя ми от Пресвятыя и Живоначалныя Троица, по правилом святых отець и божественых апостол, елици причастии суть моему иманию, и запиранию, и бещестию, и хулению, елици на тот свет свешали, дв оудушь отдумени[3] и неблагословении от мене, Киприана, митрополита всея Руси, и прокляти, по правилом святых отець!