Книга Лабиринт Мечтающих Книг - Вальтер Моэрс

Библиотека «Щупальца каракатицы» располагалась на двух этажах гигантского помещения и была действительно чрезвычайно хорошо подобрана. Она включала не только современную специальную литературу, но и уникальный фонд букинистических книг по таким темам, как изготовление кукол, драматургия, установка света, сценическая техника, искусство декораций и многие другие виды театрального искусства – от техники гримирования до производства шумовых эффектов и искусства магического действия. Похоже на увлекательную литературу? Нет. И все же было ли это литературным приключением? О да, непременно! Почему? Вообще-то мне совершенно безразлично, следует ли использовать машинное масло для шарниров или нет, или как выжигают маску куклы из фарфора, или как освещают сцену с помощью свечей и зеркал. Я не собирался становиться кукловодом или художником-декоратором. Но если из всех этих отдельных фрагментов терпеливо составить историю книгородского пуппетизма за последние два столетия, то из этого получилась бы сага эпических размеров. Роскошная мозаика из занимательных элементов и сцен, с бесчисленными протагонистами и мириадами забавных эпизодов. И, кроме того, современная история нового Книгорода! Короче говоря, литература, равная многим выдающимся романам, если не превосходящая их, включая мои собственные произведения.

Я нашел свои книги! Что уж там, я поскоблил золотую жилу, открыл нефтяной источник и сокровищницу! Неисчерпаемый резервуар, который, очевидно, находился у всех на глазах, но до сего времени никем не использовался таким образом, каким я намеревался это сделать. Написать научно-популярную книгу – это было для меня совершенно новой задачей. Я никогда и мечтать не мог о том, чтобы преуспеть в этой области! Это было уделом ученых мужей и старых цамонистов, которые в пыльных архивах разбирали по буквам старые справочники, расшифровывали иероглифы и с лупой рассматривали таблицы замеров и папирусы. Так я, во всяком случае, думал раньше. Но история пуппетизма оказалась криминальным романом, комедией, лексиконом, драмой и историей искусства, вместе взятыми, как один гигантский пакет, полный сюрпризов.

Итак, я проводил много времени в «Щупальце каракатицы», выуживая с полок почти без разбора одну книгу за другой, читая или листая их, пока не утрачивал к очередной из них интерес. Тогда я просто брал с полки следующую по порядку книгу. Удача была делом случая. Очередной фрагмент этой мозаики я мог обнаружить в биографии какого-нибудь популярного кукольного мастера или в руководстве по изготовлению миниатюрных костюмов. Главка здесь, сноска там, где-то ксилогравюра, а где-то библиографическое примечание. Мой блокнот постоянно пополнялся. Иногда в какой-нибудь смертельно скучной книге я находил одно-единственное предложение, которое казалось мне полезным и могло открыть совершенно новые пространства моей сокровищницы. Увлеченность чтением чужих книг, которой я почти полностью лишился из-за занятости своей собственной работой, теперь вновь меня захватила, как это бывало в ранней юности. Читать, читать, постоянно только читать и забыть благодаря этому о своем собственном жалком существовании! Я совершенно не помнил, что за блаженное состояние это было! К счастью, в «Щупальце каракатицы» всегда было так оживленно, что динозавр в надвинутом на глаза капюшоне, который бродил по библиотеке, просматривая одну книгу за другой, не привлекал никакого внимания. Кроме того, у меня вошло в привычку в конце каждого пребывания здесь покупать несколько показавшихся мне стоящими произведений и брать их с собой в гостиницу. Так что персонал воспринимал меня как более или менее постоянного и хорошего клиента.

Какие книги я читал? «От картофельной куклы до микромеханической марионетки», «Поверхностный пуппетизм против трехмерности в истории театра Книгорода», «Литье каучука, или Ужаскостоциалистическая драматургия до и после Бэюле Смэкетт» – я думаю, для нормальных читателей трудно придумать более отталкивающие названия. Но в «Щупальце каракатицы» это были одни из самых популярных топ-названий. И я читал книги с такими названиями запоем.

От первых импровизированных кукольных театров у вечерних костров разоренного города до Кукольного Цирка «Максимус» и его разнообразных конкурентов в современном Книгороде пуппетизм претерпел небывалое развитие, которое сопровождали смелые изобретения, запутанные сумасбродные идеи, художественные заблуждения, творческие риски, прогресс и регресс любого рода. Это была, так сказать, цамонийская история культуры в малом формате. Все уплотнено до ограниченного свободного пространства города и до сферы знаний в области пуппетизма, что дополнительно придавало делу некую театральность, а именно хорошо обозреваемую сцену. Исполнители – две сотни артистов, пара тысяч кукол и бесчисленные зрители. Грандиозный материал из реальной жизни, о мои дорогие друзья! Поэтому позвольте мне, по меньшей мере, попытаться познакомить вас с ним в сжатой форме, а именно так, как я его воспринимал: как прилежная, но в сущности беспечная пчелка, которая то тут, то там соблазняется красивым цветком, чтобы в конце концов принести домой собранный мед.

Были здесь и стеллажи, забитые руководствами по изготовлению кукол из дерева, бумаги, металла, стекла, каучука, соломы и проволоки, которые я быстро одолел, потому что лишь торопливо пролистал. Вряд ли существует такой материал, из которого нельзя было бы изготовить куклу или использовать его для ее украшения, наполнения или стабилизации. Ракушки, бумага, бисер, стразы, фарфор, древесная шерсть, строгальная стружка, воск, трава, песок, уголь, золото, серебро, даже настоящие алмазы – перерабатывалось все. Потом я взял книги по изготовлению сложных механических устройств для глаз и подвижных скелетов из дерева и металла, а также работу о куклах с часовым механизмом и инструкцию по изготовлению гигантских марионеток. Сплошь замысловатые инструкции по ручному изготовлению, которые я, честно говоря, едва понимал, но, тем не менее, прилагал к этому все силы. Потому что это было особое искусство для искусства, и многие мастера конкурировали между собой, каждый с собственным методом и собственным влиянием на стилистическое развитие пуппетизма и соответственно на тех, кто определяет его содержание. Все это было важно, я ничего не мог выпустить из-за незаинтересованности или проигнорировать что-то по лености ума, даже если это искушение постоянно возникало. Я вспоминаю, что, читая книгу о выдутых из стекла куклах, я сильно кряхтел, и один из продавцов-гномов спросил меня, нет ли у меня проблем с сердцем.

Поэтому я испытал облегчение, когда, в конце концов, направился в художественный и исторический отдел. Наконец-то! Здесь были действительно увлекательные книги, и только теперь я по-настоящему погрузился в чтение. Что толку, в конечном счете, от столь искусно изготовленных кукол и прекрасной механики внутри, если тексты постановок, в которых они играют, никуда не годятся? Если содержание, идеи, диалоги, художественные замыслы ничтожны? В таком случае они становятся всего лишь дорогостоящими ходячими трупами с великолепной внешностью, но лишенные реальной жизни. Самым важным была для меня та часть пуппетизма, которая рождалась в головах авторов. Только если встречался блестящий диалог, действие или надстройка с высшими достижениями талантливых оформителей, кукловодов, музыкантов и костюмеров – то есть если кукла становилась «сленгво», – тогда возникали те шедевры, тайны которых я пытался разгадать.