Книга Чёрная сова - Сергей Алексеев

— Ладно, сейчас, — не впустив его, Андрей закрыл дверь.

Послушный помощник отошёл от кунга и покорно сел в позу лотоса на принесённый с собой плащ. Доедая тушёнку, Терехов опять вспомнил вчерашнюю жажду и уже откровенно поухмылялся над вчерашними опытами: никаких «мыслеформ» Иван-царевич не принимал, иначе бы, как вчера, с порога, заявил о принятых «телеграммах», дабы поразить воображение «великого шамана» и набиться к нему в ученики. Знал, что после перчено-солёных овощей со специями захочется пить. И привыкший уже прислуживать биндюжникам и боярам, угадал.

Преображённый потешник деловито нагрузился инструментами и пошёл вслед за Тереховым, как безропотный послушник. Андрей ещё несколько минут ждал каких-нибудь слов, но потом и вовсе забыл о нём, отыскивая на местности отправную точку высоты. И когда её обнаружил, установил инструмент и коротко объяснил реечнику, что делать. Тот лишь кивнул и подался на первый пикет.

— Смотришь всё время на меня, — предупредил Терехов. — И на мои руки. Сейчас проверим, как ты мысли читаешь!

Ученик Мешкова оказался сообразительнее учителя и ошибался только первые полчаса, и то за счёт того, что путал, в какую сторону и на сколько относить рейку. Потом настолько приловчился, что хватало одного движения руки, чтобы он сделал поправку. А ещё через час Андрей случайно уловил момент, когда помощник перенёс рейку в нужную точку, хотя команды такой не получал. Выставляя нивелир по уровню, Терехов попросту не успел махнуть ему, однако поднял голову и обнаружил, что потешник уже переместился и стоит, как солдат с винтовкой. В следующий раз Андрей умышленно уже не давал сигнала, но мысленно точку наметил. И пока записывал снятые величины в полевую книжку, увидел, что Иван-царевич направляется именно туда. Ошибка была незначительная, всего в двухтрёх шагах. И он её самостоятельно исправил!

Подобная слаженность в работе начиналась обычно в конце полевого сезона, когда реечник уже по рельефу местности угадывал, насколько луч нивелира может прострелить пространство и упереться в склон. За несколько часов тренировки ещё никому не удавалось освоить столь специфическую науку, тем паче почти безошибочно находить точку прицеливания инструмента либо створ вешек. И тут хочешь не хочешь, но приходилось признавать, что этот шут гороховый и в самом деле ловит мысли, причём на значительном расстоянии. Терехов несколько раз проверил это, подавая мысленные команды, и помощник их чётко исполнил. А когда навёл на него нивелир и глянул, парень стоял в сотне метров от него и улыбался блаженной, подобострастной улыбкой и даже рукой помахал, чувствуя, что его рассматривают.

Работу, которая должна бы занять весь день, они выполнили до обеда, и Андрей несколько растерялся, не зная, выражать ли признание его способностей или уж промолчать, сделать вид, что всё нормально, так и должно быть. После вчерашнего говорливого и бестолкового Мешкова этот помощник идеально подходил в реечники, однако Терехов своего восторга не показал и сдержанно сообщил, что съёмка на этом объекте закончена и помощник свободен. Иван-царевич растерянно потоптался на месте.

— Вы бы взяли меня в ученики? — скромно спросил он.

Андрей похлопал его по костлявому плечу.

— В ученики топографа — с удовольствием! Но решает моё начальство.

— Мне с вами понравилось работать, — признался потешник. — У вас мысли лёгкие и пронзительные. Герман Григорьевич называет это пограничным состоянием. То есть вы постоянно находитесь между реальностями.

Терехова от такого определения покоробило, и чуткий Иван-царевич это уловил.

— А вам ещё надо таскать рейку?

— На другом объекте, возле моста, — без задней мысли отозвался Терехов. — Но вы же туда не поедете?

— Почему? Мешков от вас теперь не отстанет, пока вы не принесёте картину.

— Неужели так и будет ездить за мной?

— Будет...

— Зачем ему картина? — собирая инструменты, между делом спросил Андрей.

— Вы уже спрашивали... — кадык на его горле передёрнулся, как затвор автоматической пушки. — Не знаю! И никто не знает.

— Я уже спрашивал?

— Спрашивали...

— Ладно, ты молодец!

Кажется, этой похвалы было достаточно, потешник растянул рот до ушей и подался к себе на стан. Терехов точно помнил, что не спрашивал, а только хотел спросить.

Он пришёл в кунг, затопил печку и тут же, просунув руку в люк, расшатал и вынул флаг из флагштока. Что шаман намерен ездить теперь за ним неотвязно, было новостью, и от такого сопровождения следовало избавляться любым способом. Промокший от дождя российский трёхцветный стяг никаких излишеств, вроде радиомаячков, не имел. Тут и спрятать их некуда — берёзовый точёный лопатный черешок и полотнище.

Терехов пожал плечами, поискал место, куда бы убрать, чтоб не мешал, и поставил флаг в биотуалет. Вероятно, часовой на вышке погранзаставы отслеживал всякое передвижение с помощью мощной оптики и вполне мог видеть крышу кунга. Если напрямую, то тут всего километров семнадцать, и теперь оставалось ждать, когда такой способ передачи информации сработает. Конечно, Репьёв мог бы восстановить рацию, но она была старого образца, наверняка списанная, а дезертиры сняли с неё блок питания.

После обеда Терехов часа два помаялся в томительном ожидании, прислушиваясь к звукам снаружи, после чего развернул царское ложе, разделся и с чувством исполненного долга вытянул ноги. Жора раньше вечера вряд ли тут появится, и неизвестно, какая ночь впереди, если два медведя, не ужившись в одной берлоге, начнут бодаться. А у шамана под руками присные, и когда станут обижать любимого мужа и учителя, бабье царство про его энергию и про похмельный синдром забудет.

Он не спал, лежал в блаженной полудрёме, когда услышал гул машин и далёкие человеческие голоса — кажется, началось! Судя по звукам, работали двигатели джипов, но басовитого тарахтенья «Урала» было не слыхать. Вероятно, Репьёв оставил машину далеко и пошёл в атаку пешим строем. В это время ударил выстрел, и Терехова подбросило: первая мысль — Жора сошёл с ума и палит по туристам.

Из окна ничего было не видно, Андрей отвернул запоры и распахнул дверь. Кобылица жалась к кунгу и пугливо прядала ушами. В стане шамана палатка и чум оставались на месте, а оба джипа стремительно разъезжались в разные стороны, причём по бездорожью. Прыгая на камнях, один промчался совсем близко от кунга, на верхнем багажнике, освобождённом от дров, сидела женщина. И откуда-то доносились одиночные пистолетные щелчки!

Через минуту обе машины пропали из виду, оставив впечатление панического переполоха. Но бежали не все: несмотря на пальбу, три женщины неприкаянно бродили по лагерю, словно что-то искали. И тут от реки выбежал бородатый мужик с длинным бичом, что-то крикнул и взмахнул рукой. Щелчок донёсся с опозданием, и было непонятно, на кого он ярится и кому угрожает. Одна из женщин отняла бич, неумело стеганула гневного мужика и бросила на землю.

Было совершенно неясно, что там случилось, вроде, никто не нападал, и «Урала» погранцов не видать, но в воздухе реял некий воинственный дух. Через несколько минут машина со стоящей в полный рост женщиной на багажнике выписала круг и потянула в сторону погранзаставы. Как удавалось этой амазонке сохранять равновесие, оставалось загадкой, особенно на поворотах, когда джип давал сильный крен: вроде и не держалась ни за что и ещё успевала с высоты озирать пространство. Женственными формами она походила на старшую жену Мешкова Даруту, но откуда столько самоотверженности и прыти?