Книга Маг в законе. Том 2 - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дальше! Федор Федорович, умоляю!
— Как вы интересно поете, Феденька! и слова интересные: н'аш шамаш тгуа'ндали, н'аш шамаш аруда н'а…
— Господи, Томочка! да что вы такое говорите?!
— Федор Федорович! умоляю!
А время закручивалось в тарелке розовой — нет, уже алой, будто кровь из вспоротой артерии — спиралью, брызжа на стенки секундами, минутами…
…толпа шла наперерез толпе. Еще минута, другая — и передовой отряд гневных цвиркунчан, состоящий почти полностью из сопляков-голодранцев, прямо на перекрестке столкнется с такими же сопляками, бегущими на челе войска села Кривлянцы. Того самого, откуда родом был незадачливый подпасок, в лихой час решивший стать крестником Девятки Пиковой.
— Геть, убивцы! — еще издали орал батька подпаска (к слову сказать, так и не вернувшегося домой со вчерашнего вечера); плюгавый, верткий мужичонка. — Лиходеи! Ганьба![32]Василя моего затоптали, теперь на мажье племя вину свалить норовите?! А ну, люди! в колья их!
Вой обезумевшей жены был ему поддержкой.
По счастью, вместо обмена тумаками сперва завязался обмен бранью. Всплыло, что труп Василя-крестника никто не видел (жив, мабуть, отлеживается в очерете!); ром-конокрад для допроса непригоден (сдох, падлюка! туда ему и дорога, а спросить теперь не с кого!); выяснилось, что беды и Кривлянцы стороной не обходят (падеж! недород! корова Яська двухголовое теля родила!); вот как раз с того дня, как голицынскую дачу кавказский князь купил, так, значит, и сразу…
Ондрейка-коваль взасос лобызался с батькой подпаска:
— Милый! душу! душу за тебя выну! Идем?
— Идем! — соглашался батька. — Идем вымать! Мотря, подай мои вилы! Идем, брате!
Меж людьми сновал шинкарь Леви-Ицхок — малорослый, но жилистый авраамит по прозвищу Ремень, донельзя злой в драке (это знали многие!). Трое его старших сыновей на ходу разливали в кружки варенуху и горелку; совали людям, не глядя. Потом расплатятся. Кто грошами, кто гречкой-салом, кто работой. Здесь главное не упустить время, а там — будем посмотреть.
Доброе дело всегда зачтется.
— Разом! разом пошли!
— Пошли!
— Геть! Ганьба!
— Та чего ты орешь, дурень?
— Чего ору? та все орут, от и я!
— Ломир алэ инейнем![33]
— Разом! от допьем, и — разом!
— Феденька! Родной ты мой!
— Вот, значит, почему они задержались… хмельные…
— Вы полагаете, Княгиня, с хмельными проще?
— Когда как, Гоша… когда как, отец мой…
— Федор Федорович! у вас посох загорелся! осторожнее!..
"Разом!" — эхом плеснуло в мозгу, багровой, уже венозной кровью взбаламутилось в тарелке… и на сей раз действительно разом — исчезло.
* * *
Весь мокрый, взъерошенный, Федька Сохач возвышался у края стола. Треснувшая тарелка стояла перед ним, истекая черной, жидкой смолой. Внутри было пусто и гулко, словно в заброшенной церкви ночью. К плечу припала Акулина, жена любимая; ее живот, большой и теплый, был совсем рядом, и Федор машинально тронул живот ладонью.
Осторожно.
Бережно.
Ощутив ответный толчок, убрал ладонь прочь.
— Слава Богу! — с облегчением сказала княжна Тамара, юлой вертясь в кресле. — Погасло. А я вам кричу, кричу… а вы не слышите…
— Можно вас на минутку, Федор Федорович?
Отец Георгий деликатно тронул Федьку за локоть; отвел в сторонку, к дверям.
— Вы обратили внимание на поведение Тамары Шалвовны? — и, поймав замороженный Федькин взгляд, опомнился. — Ах я, глупец! Ну конечно, до того ли вам! Вы понимаете, Федор Федорович, она видит… как бы это выразить словами… видит ТЕНЬ! Такое часто видят крестники; маги в Законе — редко, куда реже. Во время финта вокруг мага формируется некая ТЕНЬ: маг стоит, а ТЕНЬ, к примеру, пляшет, маг скрещивает руки на груди, а ТЕНЬ делает некие пассы… Понимаете, княжна это видит! Отсюда — колпак, мантия!.. странные слова… Я полагаю, действия ТЕНИ — это те действия, какие мы должны были бы делать, если бы знания передавались не по Договору, а обычным, естественным путем!.. вы понимаете меня?!
Княжна Тамара, ничуть не озабоченная тем, что стала предметом столь удивительного разговора, вдруг выскользнула из кресла.
Легко, в два шага, оказалась у крайнего, углового окна.
— Вон они, — сказала. — Пришли.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
Много глаз у толпы. А во всех одинаково:
…огонь.
Бьет красный петух крыльями, рукотворную зарю поет. Языки к самому небу вымахали. Облизывают шершаво; дерут в клочья. Тени вокруг гопака пляшут: с вывертом, с подскоком. Вот уже и стропила рухнули. Вот уже громыхнуло что-то, лопнуло. Ищет огонь вкусненького, по сторонам косится.
Любят люди в огонь смотреть.
И со стороны вроде бы, и при деле.
* * *
Решетчатую ограду дачи затапливало людским паводком.
Враждуйте, народы, но трепещите, и внимайте,
все отдаленные земли! Вооружайтесь, но трепещите!
вооружайтесь, но трепещите! Замышляйте замыслы,
но они рушатся…
Книга пророка Исаии
…Толпа высыпала на пригорок как-то сразу, гурьбой; словно в муравейник палкой ткнули — мураши и полезли наружу, от врага невиданного дом оборонять. Ой, да это ведь еще и не все! Из-за пригорка они прут и прут, как попало, россыпью — а по дороге, что от большого тракта к даче в обход холма вьется, другая толпа ломится, пылит; шум стоит — хуже ярмарки.
Сколько же их там на самом деле?!
…первыми мальчишки добежали. Ну, эти — всегда первые. Облепили ограду — решетку чугунную, хитрую; по завитушкам наверх лезут, галдят, друг дружку переорать силятся.
Однако за ограду не суются.
За ограду — страшно. И не потому, что в доме, небось, колдуны зубами щелкают, да полковник жандармский, пан из панов, нож булатный точит. Их ведь и не видать покамест; вообще никого из людей не видать. Казалось бы: прыгай в сад, рви панские яблоки, смелостью своей перед приятелями выхваляйся! Прыгай, дорогой, прыгай, хороший мой! — это не я приглашаю. Это мраморный дог по кличке Трисмегист в гости зовет. Утробно зовет, с рыком, с поклоном; с хлебом-солью. Да так, что пацанву едва с ограды не сдувает.
