Книга Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

– Хотел попросить вашего совета… И, честно говоря, не только совета…

– Ну, рассказывай, коли так!..

И отец Евгений коротко, но весьма красочно изложил историю своих взаимоотношений с Амфилохием, не забыв сделать акцент на том, что новый епископ безпощадно уничтожает «наследие» архиепископа Михаила (которого Евсевий хорошо знал и уважал).

Мангазейский архиерей молча, хотя и не слишком внимательно, слушал жалобные излияния Панасюка. Обстановка в тамошней епархии ему была хорошо известна. Знал он и о том, что Амфилохий устроил порядочную встряску местному духовенству, и о том, что такая встряска там была, может, и не совсем лишней. И уж конечно, о хозяйственной инертности отца Евгения он тоже был прекрасно осведомлен. Но дело было не в этом. Очевидно, что Панасюк сейчас приперт к стенке и позвонил, потому что хочет перебраться к нему в епархию, рассчитывая устроиться в Мангазейске в качестве этакого светоча богословия и вообще главного интеллектуала. Что ж, а почему бы и нет? Пока что единственный священнослужитель в Мангазейской епархии, окончивший очно и духовную академию, и семинарию – это он, Евсевий. У всех остальных, в лучшем случае, незавершенное обучение на заочном секторе, в худшем – Пастырские курсы. Мягко говоря, уровень духовного образования невысок… А самое главное, попов не хватает катастрофически. Правда, Панасюк – персонаж своеобразный, да и слухи о нем ходили довольно настораживающие… Но с другой стороны, если держать его под присмотром, то все, может, и будет хорошо. В конце концов, почему бы не дать ему шанс?

Это было в духе Евсевия: он старался дать любому человеку возможность попробовать свои силы – на монастырском ли послушании, или в каком-то ином церковном служении. И вот теперь отец Евгений хочет служить у него в епархии. Что ж, пусть попробует.

– Ясно, – сказал Евсевий, когда Панасюк, наконец, закончил живописать чудовищные деяния Амфилохия. – Пиши прошение о переводе, а я завтра дам телеграмму, чтобы выслали твое личное дело.

– Спаси Господи! Спаси Господи, Владыко святый! – сбивчиво ответил отец Евгений.

На следующий день из Мангазейской епархии пришла обещанная телеграмма. Амфилохий не стал чинить препятствий Панасюку и в тот же день подписал ему отпускную грамоту. Похоже, он был даже рад избавиться от лишнего клирика таким способом.

Через две недели отец Евгений, вместе со всей своей семьей, поездом прибыл в Мангазейск. Здесь ему сразу же выделили отдельную квартиру, арендованную епархией, и назначили в клир кафедрального Свято-Воскресенского храма. В общем, приняли со всем возможным комфортом, а с учетом весьма ласковой беседы с Евсевием – даже и с почетом.

И вот, спустя неделю с небольшим, на интернет-форуме того города, откуда отец Евгений благополучно мигрировал в Мангазейск, появилась его заметка. «Новая команда, прибывшая с епископом Амфилохием, проехалась по епархии как каток, – не сдерживаясь в выражениях, расписывал Панасюк. – В нашем городе Амфилохий устроил подлинный погром, изгоняя из храмов старых и заслуженных священников и заменяя их своими юными выдвиженцами».

Запись немедленно обросла комментариями – большинство из которых, надо заметить, были сочувственными. (Хотя некоторые сетевые язвы не преминули спросить, не себя ли, любимого, он подразумевал под «старыми и заслуженными».)

Новый клирик Мангазейской епархии начал публично полоскать своего старого архиерея очень некстати. Но это еще полбеды. Вторая половина заключалась в том, что там же, на форуме, Панасюк нахваливал Евсевия, а про Мангазейскую епархию коротко написал, что ему «здесь нравится».

Выходило уже совсем нехорошо. Получалось явное противопоставление Евсевия Амфилохию. И поди потом докажи, что Панасюк это все сам учудил, а не по наущению своего нового Владыки… А сейчас и других проблем хватало. Во-первых, как и ожидал Евсевий, весть о выделении земли под строительство собора стала сигнальным выстрелом, после которого началось информационное наступление местной антицерковной оппозиции. Во-вторых, Шинкаренко, как назло, стал давать в «Православном Мангазейске» один материал взрывоопаснее другого. И с первым, и со вторым нужно было что-то делать. Причем со вторым – немедленно.

* * *

Недоброжелатели у Евсевия – как во властных коридорах, так и в среде местной творческой интеллигенции – появились буквально через несколько месяцев после его прибытия в Мангазейск. И, парадоксальным образом, случилось это из-за его предшественника, Владыки Евграфа.

Нет, Евграф, более-менее успешно осваивавшийся в Вене, отнюдь не плел интриги против своего преемника, придерживаясь в отношении него строгого и благожелательного нейтралитета. Причина была в другом: с самого первого шага, сделанного на мангазейской земле, Евсевий был обречен на постоянные сравнения с Евграфом. С точки зрения местных властей и местной интеллигенции сравнение это было явно не в его пользу.

Областная администрация процентов так на девяносто с лишним состояла из старой советской гвардии. То есть в большом кирпичеподобном сером здании администрации в центре Мангазейска сидели те же самые люди, которые сидели в нем и тогда, когда оно было обкомом КПСС. Одним из этих людей был и нынешний мангазейский губернатор, Камиль Гимазисламов. Пройденный им карьерный путь для здешней советско-партийной «головки» был стандартным. После школы он поступил на историческое отделение историко-филологического факультета в местном пединституте. Формально он должен был стать учителем истории. Однако по факту сей факультет – в исторической своей части – являлся кузницей партийных кадров, отчего почитался престижным, а его выпускники почти официально именовались идеологами. И привычной присказкой здешних преподавателей было:

– Ну вы, в большинстве своем, в школу работать не пойдете… – мол, все рассядетесь на разных партийно-административных жердочках.

С Камилем Бухаровичем так и получилось. Он прилежно впитывал в себя тот набор марксистско-ленинских пропагандистских клише и штампов, который в СССР издевательски именовался «исторической наукой», но основное свое время посвящал общественной работе. Уже в институтские годы он выдвинулся как один из комсомольских коноводов, а после выпуска благополучно продолжил карьеру в ВЛКСМ, откуда перекочевал в мангазейский горком. В конце 1980-х годов волна перестроечных преобразований вытолкнула его наверх, и в качестве «молодого, современного, демократичного руководителя» он возглавил городской комитет КПСС. Правда, тогда же он вдрызг разругался со своим институтским однокашником и старым приятелем Геннадием Рябушкиным, который тоже был восходящей перестроечной звездой и тоже желал получить в свои руки вожделенные административные рычаги. Камилю пришлось немного подсидеть теперь уже бывшего друга, отчего тот возненавидел его самой лютой ненавистью. Поскольку на дворе стояла уже натуральная свобода прессы, то Рябушкин создал собственную независимую газету «Демократический Мангазейск», на страницах которой безпощадно клеймил туземную партократию. Надо сказать, что его обширные критические статьи попадали в цель – Геннадий со студенческой скамьи был комсомольским активистом, а потом и освобожденным партийным работником, и потому предмет своих страстных обличений знал чрезвычайно хорошо. В мае 1991 года Рябушкин окончательно порвал с КПСС и организовал в Мангазейске местное отделение Демократического союза, а в августе месяце нелегкая занесла его в Москву. В столице Геннадий оказался аккурат в канун путча и засветился там на баррикадах вблизи Белого дома. Получив, таким образом, статус всамделишного борца за демократию, он рассчитывал вернуться триумфатором в родной Мангазейск. Казалось, что настало его время: тамошний первый секретарь обкома успел в самых пылких выражениях поддержать ГКЧП, в связи с чем теперь попросился в отставку. И Рябушкин был уверен: сейчас, когда КПСС получила удар под дых, он, как главный мангазейский демократ, имеет на руках все козыри, чтобы вернуться в родную область и встать там у руля. Некоторые полунамеки, которые были им получены в Москве, окончательно утвердили его в этой мысли.