Книга Биография smerti - Анна и Сергей Литвиновы

Его лицо болезненно исказилось, рука выпустила Танино плечо. Срываться? Бежать? Нет, бесполезно. Он только разозлится. Но, главное, удалось – пробила в нем брешь. Пыльцов уже не машина с окровавленным ножом в руках, а человек. А у любого человека, если он не профессиональный убийца, есть слабости.

Таня даже не шелохнулась – лишь продолжала преданно вглядываться в лицо актера. И прошептала:

– Расскажите! Пожалуйста!

На секунду задумалась, но все же прибавила:

– У вас такой замечательный голос... Его слушаешь, будто музыку.

Актер на ее комплимент не откликнулся, но Таня в тусклом свете звезд увидела – ему приятно. Эх, мужчины...

– Да о чем тут рассказывать! Наваждение, глупость, чушь! – раздраженно бросил Пыльцов. – Обычное дело: молодая, глупая девка, лето, закаты, море... Познакомились, погуляли, случилось... Ну и навоображала себе невесть чего. Хотя я сразу предупредил: я женат и разводиться не собираюсь. Говорил ей: делай аборт. Так нет же! Любовь у нее...

Его лицо исказила болезненная гримаса.

Таня тихо промолвила:

– А я ее понимаю... в вас действительно... сложно не влюбиться...

Артист вспыхнул:

– Ну и пусть бы любила, кто мешал? Но она, тварь, в Москву с моей помощью перебраться захотела. Чтоб я ее в свой театр взял. Домой мне стала звонить, угрожала, мол, жене все расскажет... Первая, блин, раскрасавица! Местечковая королева! Да в Москве таких звездочек – миллион!

Таня в недоумении глядела на Пыльцова. Она по-прежнему ничего не понимала, хотя догадка, очень смутная, в голове забрезжила... Актер же продолжал – страстно, яростно, будто освобождаясь от копившегося годами страха:

– Сучка она и есть сучка, и заслужила свою скотскую смерть. А в ее честь теперь улицы называют. Смех!

– Улицы? – пробормотала Таня. Кажется, она начала понимать.

– Ну да! Улица Шипилиной, тридцать три кособоких домишки. Достойное воплощение. Как раз для нее, провинциальной королевы.

О боже! Точно!

– Вы про ту фотомодель говорите? Про звезду, которая «мисс Сочи» была? Кажется, Юля... Так это вы ее?!

– О да! – расхохотался актер. – Юлька уж звезда из звезд! Сорок пять кило костей и ни единой извилины! Я ее до последнего пытался уговорить. Юлечка, мол, солнышко, тебе всего восемнадцать, надо о карьере думать, о муже хорошем... Какие могут быть дети, да еще вне брака? Но ведь уперлась, всем своим крохотным умишком уперлась! Заладила: ребенка от тебя убить не смогу, и точка. В конце в концов, я бы и согласился, пусть родила бы, помогал бы, как мог. Только наша звездочка еще и статуса захотела, печати в паспорте. Чтоб в одной семье «две зве-езды»... – передразнил Пыльцов, – как Кузьмин поет. А какая она, к дьяволу, звезда? Смазливая, но безмозглая курица. Ну и закатилась... Со звездочками, всякими малыми планетами такое бывает...

Артист хохотнул.

– Как все это было? – осторожно спросила Таня.

– Пригласил на пляж. Дикий, подальше от города, чтоб никакой цивилизации. Закатом солнца вроде как полюбоваться. Красиво получилось... Солнце, когда заходит, красное. Море – лазурное. Кровь – алая. Юлька должна быть довольна. Закончила свой земной путь эффектно, любой бы позавидовал. Молодая, прекрасная, у брега окияна, под шелест волн...

– А при чем здесь Марина Евгеньевна? – тихо вымолвила Татьяна.

– А Марине Евгеньевне вместе с сыночком ее, – Пыльцов равнодушно коснулся носком ботинка неподвижного тела Стаса, – в тот день приспичило в море на яхте выйти. И пришвартоваться как раз на том пляже, где мы с Юлькой только что чрезвычайно мило побеседовали...

– Боже мой! – воскликнула Таня.

– Судьба, да? – задумчиво произнес Пыльцов. – Дикий пляж. Ни души. До Сочи – шесть километров по берегу. А я умудряюсь встретить не просто человека – но знакомого человека! Причем когда от меня еще Юлькиной кровью пахнет... – Актер горько расхохотался.

– Холмогорова... она что, видела, как вы убивали?

– Не видела. Но от этого не легче. Потому что тело нашли быстро, и уже на следующий день все газеты криком кричали: маньяк на Зеленом мысе! Зверское убийство на пляже! Трагическая смерть юной фотомодели! Свобода, черт возьми, прессы: и место, и день, и время смерти выложили. Весь город гудел. Конечно, и до Холмогоровой дошло. А она, к сожалению, совсем не дура была.

– И что? – затаила дыхание Таня.

– Сама ко мне пришла. В театр. Специально, похоже, в Москву прилетела. Спокойная такая, никаких упреков, о муках совести ни слова. Улыбается. Вот и попал, говорит, ты, Сашенька, в мои нежные лапки. Но не волнуйся, ментам я тебя не сдам. Однако уж не обессудь, теперь за все отыграюсь. Как ты унизил меня, можно сказать, послал на три буквы, когда я с тобой поздороваться подошла... Я ей: чего ты хочешь? Денег? Секса? А она смеется: денег, слава богу, хватает, и оргазмы теперь не от секса, а от работы. Просто, сказала, приятно держать тебя, всего такого возвышенного, за яйца. Крепко-крепко держать. Ну и действительно: за все теперь отыгралась. – Пыльцов злобно ухмыльнулся. – На всех ее вечеринках, на всех корпоративах поганых – обязательно я, любые гастроли-отпуска, как хочешь, отменяй. На вручение премии лучшей бизнесвумен России сводить... Сопроводить верным поклонником на уик-энд в Париж... Десять лет тиранила. Восемьдесят семь тысяч шестьсот часов. Ты хоть представляешь, что это такое?!

– Я бы лучше во всем призналась... – вырвалось у Садовниковой.

Но Пыльцов ее даже не расслышал. Собственные переживания волновали его куда больше, чем реакция аудитории.

– Человек ко всему привыкает. Вот и я, в конце концов, привык... решил, что не сдаст она меня, ей это самой невыгодно. Но она вдруг про свою поганую книжку заговорила. Вкрадчиво так, между делом: я, мол, Саш, хочу автобиографию написать. Всю правду о себе. Вроде как исповедаться... Нет, типа, у нее больше сил носить все в себе. Слишком много на душе грехов. Устала от них. Надо выговориться. И что мне оставалось делать, после таких-то слов?!

Таня пробормотала:

– Мне она вас не выдала...

– Знаю, – досадливо произнес Пыльцов. – Опять судьба... Мы ведь с Игорьком, ну, Маринкиным мужем, с юности корефаны. И он мне всю вашу рукопись, главу за главой, пересылал. Адовы муки весь последний месяц! Включаешь компьютер, смотришь почту, открываешь главу – и душа обмирает. Что в ней? Пустая болтовня – или твой приговор? – Он потупился, пробормотал: – Ну и в какой-то момент я не выдержал. Прилетел в Сочи – инкогнито, из Жуковского, у меня приятель на военно-транспортном «Иле» первым пилотом. Снял апартаменты на Курортном бульваре – из тех, что по часам сдают: роскошь, зеркала, джакузи, а документов не спрашивают. И позвонил из уличного автомата Маринке по ее личному номеру. Напел: так, мол, и так, у меня для тебя сюрприз, очень личный, я тебе кое-что важное хочу сказать... Она, конечно, клюнула. – Он усмехнулся. – Железная не железная, а все бабы дуры. Как услышала про важные слова, да что я специально для нее из Шампани коллекционного вина привез, все сделала, как я просил: прихлебателей отпустила, сама за руль села. Явилась – глаза горят, сияет, будто девочка... Было у меня искушение прямо там, в квартире, шею ей свернуть, однако удержался, рисковать не стал. Решил: пусть судьба сама свой приговор выносит. Но дозу ей в вино налил лошадиную.