Книга Руби - Вирджиния Клео Эндрюс

– В школе? – переспросил он, состроив столь пренебрежительную гримасу, точно я упомянула какое-то заведение для трудновоспитуемых.

Профессор обернулся к отцу за объяснениями.

– Именно поэтому я решил, что Руби необходимо заниматься частным образом, причем с самым опытным и талантливым наставником, – поспешно сказал отец.

– Я не вполне понимаю, мсье, – пожал плечами профессор. – Мне сказали, что работы вашей дочери выставлены в художественной галерее, и я думал…

– Это действительно так, – торжествующе улыбаясь, перебил отец. – Сейчас я покажу вам ее работы. То есть одну – на данный момент это все, что у меня есть.

– Вот как? – спросил озадаченный профессор. – У вас только одна ее картина?

– Пока одна. Это долгая история, профессор. Но идемте! – Он встал, чтобы отвести профессора в кабинет.

Картина с голубой цаплей по-прежнему стояла на полу, у письменного стола.

Профессор Эшбери прилип к ней взглядом, потом подошел ближе и приподнял ее.

– Вы позволите? – обратился он к отцу.

– Разумеется!

Профессор продолжал изучать картину, держа ее на вытянутых руках. Наконец он кивнул и вернул ее на место.

– Мне нравится ваша работа, – повернулся он ко мне. – Вам удалось передать движение. Более того, удалось соединить реалистическое изображение с мистическим ощущением. Игра теней схвачена очень точно. Вне всякого сомнения, у вас есть чувство цвета… Должно быть, вы провели в бухте немало времени?

– Всю свою жизнь.

Брови профессора удивленно взлетели. В поисках объяснений он повернулся к отцу.

– Простите, мсье. Не хотелось быть излишне любопытным… Но вы представили Руби как вашу дочь…

– Она и есть моя дочь, – улыбнулся отец. – Просто так получилось, что мы с ней до последнего времени жили порознь.

– Понятно, – кивнул профессор.

Судя по выражению его лица, он не был особенно шокирован, однако считал себя вправе продолжить расспросы.

– Надеюсь, вы не сочтете меня бестактным, но я должен иметь представление о жизни своих учеников, в особенности тех, с кем занимаюсь частным образом. Вы же понимаете, что искусство, настоящее искусство, исходит отсюда! – Он прижал правую руку к сердцу. – Я могу обучить вашу дочь техническим приемам, но то, что она воплотит на холсте, зависит лишь от состояния ее души, ее жизненного опыта, ее собственного видения. Этому не научит ни один учитель. Вы понимаете меня, мсье?

– Д-да… конечно, – пробормотал отец. – У вас будет возможность узнать все обстоятельства жизни Руби, профессор. Но прежде я хотел бы услышать ответ на вопрос, который занимает меня сильнее всего. Вы считаете, у нее есть талант?

– Несомненно! – заверил профессор Эшбери.

Он снова бросил взгляд на картину и повернулся ко мне.

– Возможно, вы станете самой лучшей моей ученицей, – добавил он.

Отец просиял от гордости, а я переминалась с ноги на ногу, чуть живая от смущения.

– Я, разумеется, не специалист по части живописи, но я тоже не сомневаюсь: Руби ждет большое будущее, – заявил отец.

– Чтобы увидеть ее талант, не надо быть специалистом, – улыбнулся профессор Эшбери.

– Позвольте показать вам студию, где вы будете заниматься с Руби.

Студия явно произвела на профессора сильное впечатление. Впрочем, она бы произвела сильное впечатление на любого.

– Ни одна студия в нашем колледже не сравнится с этой, – прошептал он так тихо, словно боялся, что его услышат попечители колледжа.

– Я не жалею никаких средств, профессор, если они ведут к достижению важной для меня цели! – заметил отец.

– Да, я вижу это, мсье, – кивнул профессор. – И буду рад видеть вашу дочь в числе своих учеников. Разумеется, если она готова много работать и беспрекословно выполнять все мои требования.

– Уверен, что так. Да, Руби?

– Что? Ах да, да! Спасибо! – выпалила я, все еще ошеломленная лестным отзывом профессора Эшбери.

– Мы с вами начнем с элементарных вещей, – предупредил профессор. – Сначала вы должны овладеть основами мастерства. Я разрешу вам свободно писать, лишь когда почувствую, что вы готовы к этому. Талант даруется многим, но лишь избранным хватает терпения и силы воли правильно развивать его.

– Руби будет стараться! – заверил отец.

– Надеюсь, мсье.

– Давайте вернемся в мой кабинет, профессор, и обсудим финансовые вопросы, – предложил отец.

Профессор кивнул, по-прежнему не сводя с меня глаз.

– На какой день вы назначите ваше первое занятие, профессор?

– Думаю, на ближайший понедельник. И хотя у вашей дочери лучшая домашняя студия в городе, время от времени ей нужно будет приходить ко мне.

– Это не проблема.

– Tres bien[7], – сказал профессор, кивнул мне на прощание и вышел вслед за отцом.

Сердце мое бешено забилось от счастья. Бабушка Кэтрин всегда верила в мой талант – и, как выяснилось, не ошибалась! Она плохо разбиралась в живописи и уж тем более никогда не училась искусству. Но чутье подсказало ей, что я смогу добиться успеха. Сколько раз она повторяла, что я непременно стану знаменитой художницей. И вот теперь профессор, преподаватель колледжа, взглянув на мою картину, сказал, что я смогу стать его лучшей ученицей.

Подпрыгивая от радости, я побежала наверх, чтобы отыскать Жизель. Счастье переполняло меня, и в душе не осталось места для обиды и злобы. Жизель выслушала мой сбивчивый рассказ, лениво переставляя флакончики духов на своем туалетном столике. Когда я закончила, она с недоумением взглянула на меня:

– Ты и правда хочешь тратить все свободное время на какие-то занятия? Тебе что, школы мало?

– Конечно хочу. Это совсем не то, что школа. Я всегда мечтала заниматься живописью.

Жизель пожала плечами:

– Нет, мне хватит школьной мороки. Поэтому я и пением заниматься не стала. У нас и так почти нет времени на развлечения. То уроки надо делать, то к контрольным готовиться, то еще какой-нибудь ерундой заниматься. Родителям дай только волю, они не оставят ни одной свободной минутки. – Жизель помолчала и добавила: – Впрочем, не сомневаюсь, твой пыл скоро остынет. Когда у тебя появятся друзья и ухажеры, ты не захочешь терять время на всякую чушь.

– Для меня это не чушь! – отрезала я.

– Ладно, хватит об этом! – зевнула Жизель. – Держи! – Она бросила мне темно-синий берет. – Примерь-ка. Мы сейчас прокатимся во Французский квартал, развлечемся там немного. Может, в этой штуковине ты будешь выглядеть более стильно.

С улицы уже доносилось громкое бибиканье клаксона.