Книга Оружие Аполлона - Алексей Корепанов

Энгилейнон резко замолчал, задохнувшись, потому что Крис без замаха ударил его кулаком в живот. А когда жрец согнулся, безуспешно хватая ртом воздух, добавил ему ребром ладони по затылку. И сделал это со злостью и мстительным удовлетворением. Ему давно хотелось это сделать. Энгилейнон повалился на дорожку, уткнувшись лицом в туфли Габлера, и затих.

«И не помогли тебе все твои расчудесные умения, – глядя на него сверху вниз, злорадно констатировал Крис. – Думать надо, прежде чем рот открывать и такие обвинения предъявлять…»

А еще он вновь сказал себе: нет, не доведется ему, видно, занимать высокие посты, потому что не получается иногда сдерживаться…

Крис поднял голову и огляделся. Кто-то из находящихся в сквере людей остановился, кто-то направлялся к нему. Габлер никак не мог сообразить, что делать дальше – бежать или оставаться на месте, – и тут вспомнил о соглядатае. Сейчас он был бы весьма кстати, если он вообще был. Значит, надо срочно связаться с Шацким, пусть выручает!

Габлер полез в карман джинсов за унидеском и вдруг увидел своего «ангела-хранителя». К нему торопливо шел, почти бежал от входа в сквер все тот же невысокий темноволосый мужчина, что появлялся у кабака «Лупа Капитолина». Только теперь вместо рубашки на нем был светлый свитер. Мужчина подскочил к регулару, и в этот раз его голос уже не казался мягким, а вполне соответствовал жесткому лицу.

– И зачем ты это сделал, Габлер? – осведомился соглядатай и повел в стороны светящимся жетоном, дабы собиравшийся народ понял, что тут все под контролем. – Не слишком ли часто в последнее время кулаками машешь?

«Уже проинформирован о рыжем», – подумал Крис и пояснил:

– Я просто действовал на опережение. Беллизонские жрецы очень способные ребята, я уже успел в этом убедиться. Причем демонстрировал мне не так давно свои способности именно он, даллио Энгилейнон. – Он кивнул на лежащего жреца. – И у него отлично получилось.

Соглядатай поднял брови:

– Беллизонский жрец?

– Он самый. Мы с ним вообще старые знакомые, только повел он себя некорректно. Обвинил меня в том, чего я не делал.

Энгилейнон слабо зашевелился, кажется, приходя в сознание.

– Иди домой, Габлер, – сказал грэнд. – Ты ведь домой направлялся?

– Да.

– Вот и иди и больше никого не трогай. Договорились?

– Я просто так на людей не бросаюсь, – процедил Крис. – А ты передай мистеру Шацкому: этот хрен подгорный обвинил меня в том, что я хотел убить известную ему, Шацкому, беллизонку. А поскольку он действительно кое на что способен, лучше бы его временно изолировать. А то я спать не смогу спокойно.

– Иди, Габлер, – повторил грэнд, доставая унидеск. – Мы разберемся.

– Ну, удачи.

Крис бросил взгляд на продолжающего возиться у его ног Энгилейнона, развернулся и, не оборачиваясь, направился к выходу из сквера.

– И тебе, – донеслось до него.

Уже спустившись по широким пологим ступеням на тротуар, Габлер все-таки оглянулся. Энгилейнон стоял на ногах и отряхивал пиджак, а грэнд ему что-то втолковывал.

«Как бы этот служитель Беллизона его не приласкал…» – подумал Крис.

Махнул рукой и направился дальше.

Вечер он провел так, как и планировал – с обильным ужином и арт-объемками. Правда, без похода в театр. А когда уснул, ему приснилась Низа. Живая и здоровая Низа, какой он увидел ее когда-то в александрийском приморском кабаке. Только горло ее перечеркивал шрам, покрытый коркой засохшей крови, и глаза были тусклыми, мертвенными…

…Утро оказалось не мудренее вечера и настроения Крису не прибавило. Привидевшееся во сне никак не шло из головы. Габлер постоял под душем, почти без аппетита позавтракал, медленно жуя и поглядывая ньюзы по тивишнику.

Империя Рома Юнион жила своей обычной жизнью. Что-то где-то строили, покоряли горные вершины, сталкивали на ускорителях очередные квазичастицы, ломали кресла на концертах, лепили самый большой в Виа Лактеа пельмень, устраивали карнавалы, шли под суд за взятки, побеждали в космических регатах, в который раз по-своему трактовали Шекспира на театральной сцене, протестовали против повышения налогов и прыгали с сотого этажа… И нигде, ни по одному каналу не говорилось о том, что вчера погиб файтер Лино Пирико-туо-туо… И о Низе ничего не сообщали, да и не могли сообщать…

Как и всегда, во все времена, события шли разными слоями, и глубинные слои никогда не всплывали на поверхность, а если и всплывали, то лишь через много-много лет.

Еще не управившись с едой, Крис уже знал, что будет сегодня делать. Он займется тем, чем недавно (неужели это было недавно?…) помешал ему заняться Шацкий. Он полетит к океану. Вот прямо сейчас вызовет такси – и полетит.

И полетел.

Тирренский океан был величественным, как и подобает океану. Бесконечные ряды волн выскальзывали из серой дымки у горизонта, неслись к берегу и с шорохом выплескивались на гальку, покрытую разводами сухих водорослей. Крис умышленно оставил далеко в стороне обширную зону отдыха с ее пляжами, кабаками, спортивными площадками, лесопарками и прочим и долго летел над побережьем, выискивая местечко по душе. Приземлился на покрытой высокой серебристой травой равнине и полез на скалы, нависшие над укромной бухтой. Лег на живот на самой кромке обрыва, опустив голову на руки, и принялся созерцать шеренги волн, неустанно стремящиеся к берегу. День был пасмурным и прохладным, и так же пасмурно и прохладно было у Габлера на душе.

Глядя вдаль, он думал о том, что и Вери Рома, и другие планеты заселены совсем не густо, и не нужно пересекать моря и континенты, чтобы оказаться в полном одиночестве. Впрочем, в полном одиночестве можно было оказаться и в собственном доме, и даже если рядом есть кто-то еще… Он думал о том, что люди, как и тысячелетия назад, остаются все такими же одинокими перед лицом Вселенной, и это одиночество не кончится никогда. И те, кто живет в другой Вселенной, точно так же одиноки, и, возможно, именно это одиночество, а вовсе не какая-то гипотетическая болезнь, гонит их к таким же одиноким. И все те, кто живет и будет жить под звездами, обречены нести это одиночество до скончания времен, до неизбежной гибели всех вселенных…

Эти мысли были для него непривычными, и Крис ничего не мог с ними поделать. Словно это не он, а кто-то другой размышлял в его голове и не собирался оттуда уходить.

Ряды волн навевали ему и другие думы. Волны словно говорили о постоянном однообразии и тщетности попыток прервать это вечное монотонное движение и не выбрасываться на берег. Волны не могли по собственной воле пойти поперек или взметнуться к небу, потому что им не дано было определять собственную судьбу. Как и человеку?

Поселившийся в голове чужак уже утомлял, и Крис даже обрадовался, когда в кармане раздался сигнал унидеска.

– Чудесно выглядишь, – с одобрением сказал появившийся в озе Шацкий. – Спокоен и, кажется, трезв. Да?