Книга Дороги судеб - Андрей Васильев

В прежнем мире культисты, ну по крайней мере те, о которых я знал, были народом пугливым и робким, кроме, может, иерархов общин. Нет, в старые времена, говорят, были боевые секты, куда входили те, кто нюхнул пороху и знал, как за оружие браться. Но я такого не застал. Да и вообще в старом мире с верой дела обстояли не ахти, люди больше верили в телевидение и деньги, чем в какие-то абстрактные сущности, которые вроде как есть, но потрогать их нельзя.

А вот эти красавцы мне совершенно не напоминают сектантов со Старой Земли. Эти, в отличие от зашуганных дохляков того мира, ходят уверенной походкой, деловито таскают приличных размеров поленца к костру и явно ощущают себя людьми на своем месте. К тому же у границы леса и реки сидят на бревнышках те самые ребята с автоматами, про которых говорил Голд. Их почти десяток, и держат они оружие вполне уверенно, не то что наши стилисты и менеджеры. И, сдается мне, они знают, как на спусковой крючок нажимать и затвор передергивать.

Нет, тут парой выстрелов в воздух и криком: «Все мордой в землю», — похоже, не обойдешься. Тут надо будет все очень неплохо продумать и спланировать, если, конечно, дело потом-таки дойдет до стрельбы. Коли придется их давить, то сразу всех, не оставляя в живых никого, а значит, надо грамотно расставить людей вокруг поляны. Тут лес кругом, и даже если с двух десятков стволов вдарить, но с одной позиции, пусть и хорошей, вроде той, что у нас сейчас, то в лучшем случае мы выбьем процентов сорок этой публики, не больше. Остальные разбегутся по кустам как тараканы, лови их потом. Так что здесь все надо хорошенько обмозговать, иначе никак.

В этот момент певуны как-то увеличили громкость, да и тональность тоже. И даже ритм участился. Песня стала быстрее, резче, перестала быть лишь фоном к происходящему. Ради правды, я в ней ни слова не понимал, язык этот мне был неизвестен, хотя что-то знакомое в нем проскальзывало. И, судя по всему, Голд был прав — мы на самом деле увидим сегодня, чем же занимаются эти странноватые ребята в белом и что у них за обряды такие.

ГЛАВА 6

— Я же говорил, — прошептал Голд, в очередной раз, пересекаясь с моими мыслями. — Сейчас что-то будет. Может, ритуал, может, проповедь.

— Слушай, на каком языке они поют? — спросил я у него.

— Это латынь, — ответила за Голда Настя. — Только странная какая-то. И это не христианский псалом, ручаюсь. Я как-то сериал смотрела, документальный, там про обряды — и католические, и православные очень подробно рассказывали. Так тут — ничего общего. Это, скорее, язычество какое-то.

— Мракобесие это, — пробормотал Павлик. — Вон те четверо что-то про жертву говорят. Мол, совсем с жертвами плохо стало.

«Те четверо» оказались крепкими мужиками, стоящими наособицу не так уж далеко от нас, и разительно отличавшимися от остальных. Те, кто пел, или подбрасывал топливо в огонь, или просто кружился на месте, изображая танец, были другими, просветленными какими-то, воодушевленными, можно сказать. У них в глазах была вера — кривенькая, косенькая, возможно страшненькая, но все же. А эти… У наших штабных было такое выражение лица, когда они что-то обсуждали. Нет, это не просто так ребята собрались, это местные функционеры. Им вера не нужна, они тут по другой причине. И вот еще что… Рожа одного из них мне показалась знакомой. Но откуда? Хотя постой-ка!

— Слушай, а тебе лицо вон того, что слева стоит и сейчас ладонью машет, часом, никого не напоминает? — спросил я у Павлика, который весь обратился в слух.

— Не знаю, — ответил он мне. — Я столько народа за последнее время видел, сколько до этого за всю жизнь не доводилось.

— Стой-стой. — Настя прищурилась. — Точно. Видела я его. Только где? Он не из тех, что мы тогда у стены положили?

— Не-а, — и тут я его вспомнил. Настя сказала ключевые слова: «У стены». — Персонаж знакомый. Не до боли, конечно, но… Короче, он был среди тех, кто пришел с Окунем в наш первый вечер в крепости. Помнишь, он хотел нас на оружие развести, сначала скромненьким прикидывался, а потом хамить начал, когда понял, что ничего не обломится?

— Ну да. — Павлик заморгал. — Точно! Стрим тогда его еще поганью назвал или кем-то в этом роде!

— Погань и есть, по роже видно. — Голд как будто ощупывал взглядом лица этих четырех, он словно фотографировал их себе в память, чтобы, грешным делом, потом не забыть или с кем-то не спутать. — С жертвами, значит, у них плохо?

— Ну да, — подтвердил Павлик. — Вон тот, который лысый, говорит, что если так дальше пойдет, то обряды проводить станет невозможно, а это недопустимо. Паства, мол, будет недовольна, их веру укреплять постоянно надо. И не только.

— Слушай их хорошенько, — приказал Голд. — Ни слова не упускай!

Я же смотрел на старого знакомца и думал о том, что все-таки каждый всегда жизнь выбирает по себе, и есть в этом что-то сакральное. Если судьба тебе близ погани тереться, так ты ее все равно найдешь, погань эту. Ведь он даже как-то реку пересек, чтобы сюда добраться, а? Хотя, может, он просто так это сделал, не конкретно ради этих в белом, а просто в поисках лучшей доли.

Градус громкости песнопения снова подрос, в нем участвовала уже добрая сотня глоток. И тут внезапно все дружно замолчали, и по нашим ушам ударила тишина. Это было эффектно. В какой-то степени мы уже привыкли к пению, и его внезапное окончание заставило нас чуть ли не подпрыгнуть на месте.

— Время жертвы! — многоголосо громыхнуло эхо над водой, судя по всему, это был неоднократно отрепетированный момент. — Время жертвы! Великий отец наш, мы ждем тебя, яви нам свой лик! Великий Речной Зверь голоден, дадим же ему пищи!

Полог шатра колыхнулся, и на свет костра вышел невысокого роста человек в такой же белой хламиде, как у остальных, но зато с посохом, причем посох этот был очень тонкой работы, это я даже издалека и при скудном освещении заметил. На набалдашнике явно был кто-то изображен, но вот кто — этого мне было уже не разобрать.

— Время жертвы! — сообщил он примолкнувшей толпе. — Да, дети мои, сегодня мы накормим нашего владыку, нашего бога, нашего заступника! Он ждет этого, я это знаю, я это чувствую!

— Аллилуйя! — истово выдохнула толпа, как один человек. — Пищу богу! Пищу нашему господину!

Занавеска шатра снова колыхнулась, и оттуда вышла совершенно обнаженная женщина с огромными грудями, каждая из которых весила, наверное, по полпуда, и невероятно уродливым лицом, достаточно дико выглядящим даже в этом мире. Нет, уродов тут хватало, но моральных. А внешность у них была вполне сносная, ну, кроме, может, только Окуня, который при этом и человеком-то не был, да еще орков каких-нибудь. Это рвало шаблон.

Впрочем, это все было не главным. Самое важное было другое — в руках этого страшилища покоилось по детской ладошке. Она вывела из шатра двух ребятишек, причем каждому из них было максимум лет по шесть, а то и меньше.

Дети сонно моргали, как видно, их только что разбудили и они не понимали, куда их ведут и зачем. Увы, мы, в отличие от них, только увидев это, догадались что к чему, но радости от нашей прозорливости не прибавилось. Голд опять оказался прав — этих сволочей надо давить как тараканов, без жалости и сострадания. Мы тоже тут все не ангелы собрались, да и в будущем вряд ли станем соблюдать все заповеди, положенные хорошим и честным людям. Какого черта! Мы их непременно будем нарушать, я в этом не сомневаюсь, но то, что собирались делать эти нелюди, нам и в голову прийти не могло.