Книга Пустота - Майкл Джон Харрисон

Один в Жестянке, вынесенный долгими нежными гравитационными приливами на подветренный берег Тракта Кефаучи, Импасс ван Зант потерял связь с менеджментом своего маленького проекта. Вместе с Ригом Гейнсом исчезло единственное звено, связующее Импасса с тем, что смеха ради стоило называть человечеством. Оставшись без присмотра, он поставил исследования на паузу и принялся смотреть военные новости через СМИ гало.

Новыми звездами взрывались замаскированные бомбы. Логическими бомбами взрывались замаскированные разумы. Населения целых планет согнаны с мест. Дуэлянты фехтуют гамма-лучами на пятидесяти миллионах кельвинов. Боевые корабли дрейфуют, издырявленные, без руля и ветрил, в облаках розового газа. K-рабли мелькают туда-сюда на временных масштабах, которые и воображать бесполезно, в состояниях сознания, недоступных контролю, под управлением математики, недоступной постижению. В отсутствие загадочного оружия Гейнса ЗВК не могли диктовать условий игры и уже начали отступать под натиском разношерстной коалиции чужаков, чьи мотивы оставались непонятными, но имена всех рас в которой заканчивались на «кс». Ван Зант провидел за этой яростной перестрелкой на высоких энергиях худший финал: ребят с Земли в идеально подходящий момент отвлекли от своих затей, вырвав их реальными жертвами в психодрамы крови, риска, террора, и вскоре они запаникуют, отчаются, как потерявшиеся дети, а уж тогда полетят клочки по закоулочкам. Но даже такая реакция была человечна, чего нельзя сказать об Импассе: он всю жизнь считал себя изолированным от человечества и в то же время до некоторой степени защищенным такой изоляцией.

И тут пустота позади раскрылась, точно широкая дверь. Ее заполонили корабли. Их были сотни миллионов: флот огней со всех планет Пляжа. Они устремились сюда даже из дальней дали Сектора-47, облака да Силвы и Моките-Бенч, покатались по краю хаотических аттракторов и гравитационных разломов Радиозалива, после чего направились дальше, на Тракт Кефаучи. Увеличение показывало, что они всех возрастов и размеров, от массивных пространственно-временных варперов до одноместных спасательных шлюпок прошлого года выпуска. Общее у них было только одно: они представляли собой ржавые корыта. Раздолбанные, покрытые коростой, полуразваленные, но в каждом случае – со свежими нашлепками. За ними тянулись облака умных авторемонтников. Во главе флота следовал динаточный грузовоз серии HS-SE о трех плавниках стабилизаторов, тупоносый, бронзового цвета, местами отполированный абляцией, а кое-где запачканный птичьим пометом, словно последние лет сорок не покидал секонд-парковки какого-нибудь некорпоративного порта. На носу пятифутовыми буквами оттиснуто гордое ПЕРЕВОЗКА ТЯЖЕЛЫХ ГРУЗОВ, САУДАДИ, а внизу, буквами поменьше: НОВА СВИНГ. Пространство вокруг его кормы было пронизано яростным фиолетовым излучением, но сквозь ионизирующий поток удалось заметить внешние двигатели, в неизвестном числе, тесно сбитые, сложные, на лишь частично видимых орбитах, чья топология сама по себе представляла интерес.

– Что, – вырвалось у Импасса, – мать вашу, тут творится?

Поток струился, как ожившая задача по статистической механике, не умаляясь и не ослабевая, вырываясь из мрака и обтекая исследовательское судно, которому уделял не больше внимания, чем окрестной пустоте. ПЕРЕВОЗКА ТЯЖЕЛЫХ ГРУЗОВ, САУДАДИ, чей корпус мерцал в преддверии какого-то катастрофического события – фазового перехода, прыжка из одного состояния в следующее устойчивое, – устремилась в сердце сингулярности, а то, казалось, почуяв ее, заволновалось и вскипело в реальном времени струями высокоэнергетических фотонов. Чужацкие двигатели засновали вокруг корабля все быстрее, исторгая странные плотные импульсы, которые регистрировались не светом, а звуком, запахом, вкусом во рту, вибрацией стен, постоянным и так же постоянно угасающим эхом в контексте вещей. Флот помедлил секунду, зависнув перед силуэтом сингулярности, и тоже метнулся туда.

Мгновением позже они исчезли, но впечатление населенности вакуума не ушло. А потом пропало тоже. Импасс ван Зант глядел в окуляры старомодных инструментов. У него хватало уважительных причин, чтобы не пытаться соотнести себя с тем, что он пронаблюдал. «Господи, – подумал он, – что это были за ребята?» Казалось, они в приступе полнейшего безумия решительно отвергли все, что Импасс мог бы назвать человечеством. Он почувствовал небывалое одиночество. Он все еще размышлял над увиденным, и тут пустота шепнула:

– Привет!

Она зависла рядом с ним – километровой длины, прекрасная и чистая, как чайка над ветреным пляжем. От взгляда на нее во рту рождался привкус соли, мороженого и йода. На миг удавалось полностью ощутить себя самим собой.

– Я могу стать всем, чем захочу, – молвила она, – но мне это без надобности. Я хочу стать чем-то одним.

Ван Зант не нашел ответа, и она продолжила:

– Что ты помнишь лучше всего?

– Я ничего не помню, – сказал он. – Я не был обычным ребенком.

Он порылся в груде пустых пивных банок, поломанных мячиков для настольного тенниса и ретропорнушечных журнальчиков 1970-х, потом нашел за пилотским креслом несколько каталогов недвижимости.

– Я ничего не помню, но я бы хотел жить где-нибудь здесь.

Он поднял брошюру и показал ей: диорама Сандры Шэн «Трейлеры Airstream на Солтон-Си, 2001».

– Или здесь, – показал он.

Люди, похожие на японцев, трахаются в прибое. На девушке подвенечная фата. Вдали горы.

– Или где-нибудь здесь.

Деревянный домик на пирсе у озера, три коричневых пеликана ныряют за рыбой. И потом его любимое: мороженая лавка в Розуэлле, Нью-Мексико, Старая Земля. Пастельные неоновые огни, мятные и зеленые, среди чуть травленных алюминиевых колонн, отбрасывают на парковку нездешний отсвет.

– Настоящая Маккой, – пояснил Импасс.

– Ничего такого не помню, – сказала она. И почти тут же: – А кем бы ты стал, будь у тебя такая возможность? Один раз?

– Один раз?

– Да.

– Я бы куда-нибудь отсюда свалил.

– Я тоже хочу домой, – отозвалась она. – Скоро начнем.

И тогда в уголке главного экрана Жестянки, подобно сопровождающей неврологические расстройства галлюцинации, расцвел мягким белым цветком взрыв – как облачко спор или разлетевшиеся волоконца. Низкоэнергетический, на расстоянии меньше светового дня в сторону Радиозалива. Не так далеко, чтобы ускользнуть от внимания Импасса ван Занта, но все же достаточно далеко.

– Эй! – воскликнул он. – А что это?

На миг ему показалось, что их догоняет война. При внимательном рассмотрении выяснилось, однако, что это всего-навсего старая исследовательская станция чокнулась, провисев миллион лет в пустоте, и взорвала себя. В такой близости Тракта нечто подобное все время случается. В конце концов, что есть Пляж, как не вместилище увядающих воспоминаний?

…Я сказала: ты превратила свою жизнь в описание настоящего, теплый неон пиццерий и пабов, размытый в дождике, повторяющий себя в каждой лужице; она ответила, что могла бы крысиное дыхание за две комнаты заслышать, но никто не верил. Она сказала: а который час? Ты меня не проведешь, я-то знаю, что такое время. Что бы ты ни задумала, ты, сука, ты меня не проведешь. Тут ночь. Почти мем. Я пингую в радиоволнах, радар и ультразвук летучей мыши 27–40 ГГц, и тут же из дюн приходит отклик: вот она, малышка, вот моя любовная прошивка. В этом мире мы – остатки собственной человечности. «Не прыгай!» – кричу я. Я кричу ей: «Беседка!» Я зову: «Не начинай все это! Не участвуй в этом!» Она не слышит. Мы только и можем, что убивать. Элиза, Эллис и Элисса, Сестренки-Мастерицы Чужими Руками Жар Загрести. Элисса Мэй. Руби Мэй. Лула Мэй. Рубиновый Вторник, Мэй Уэст и Мэйдэй. Она, Единственная, Двухдолларовое Радио, Фламинго Лэйн. KM, LM, KLF. Подружка на Свадьбе. Спанки. Мисти. Лучший Моторчик на Свете. Ханна Рейч, Жаклин Ориоль, Чжан Юмэй, Ольга Товыевски, M3 в Орионе, Сабиха Гёкчен, Полина Гоуэр и Селия Ренфрю-Маркс. Ирма X. Колетт. Мама Док. Сфаскамента. Меня зовут Перлант! Меня зовут Перлант, и я из будущего! Не переживай, дорогая, говорит она другой. Пожалуйста, попытайся успокоиться. По крайней мере, мы живы. Это мало что значит, но хотя бы лучше, чем умер.