Книга Тайна Ребекки - Салли Боумен

– А ты помнишь мою маму? – спрашивала я. – Ты встречалась с ней в детстве?

Джоселин краснела, смотрела на меня округлившимися голубыми глазами и растерянно отвечала, что не помнит мою маму и что ей не разрешают говорить о ней, а отец запретил вообще произносить ее имя в доме.

– Но почему? – гневно топнула я ногой. – Почему? Ведь она из рода Гренвилов! Гренвилы ведут свой род от королевской семьи. А родословная твоего отца не представляет собой ничего…

– Папе не понравился мужчина, за которого она вышла замуж, – проговорилась Джоселин. – И пожалуйста, не говори так о папе. Это очень нехорошо – ведь мама так добра к тебе.

– Вот тебе за твою маму! – завопила я, вцепившись ногтями ей в лицо. – И пусть будет проклят ваш отец! Пусть его корабль потонет, и он будет кормить рыб!

Джоселин вырвалась и убежала от меня. А потом я узнала, что она собрала вещи и уехала погостить к своим друзьям до конца недели. И снова меня заперли в клетку и начали дрессировать. Каждое утро обязательные уроки с тетей Евангелиной: я не имею права дурно отзываться о хозяине дома, я должна относиться к нему с уважением, и так далее, и тому подобное… Она не наказывала меня, нет. Евангелина пыталась переубедить меня словами. Мы устраивались с ней на веранде, друг напротив друга. Стояли теплые осенние дни. Евангелина вышивала на пяльцах, а я разбирала шелковые нити по моткам.

– Я пыталась переубедить ее, – говорила Евангелина. Иголка так и порхала в ее руке, не замирая ни на минуту. – Но Изольда всегда отличалась упрямством и своеволием. Не слушала никаких увещеваний и совершала такие рискованные поступки!

– А почему ее прогнали во Францию? – спросила я.

– О боже! Что за выражения ты выбираешь? Просто твоя мама чувствительная натура и очень переживала из-за смерти своей сестры Вирджинии. Ей надо было прийти в себя где-то в отдалении от этих мест. Поэтому она уехала во Францию. Потом вышла там замуж. Передай мне, пожалуйста, лиловые нитки, дорогая. Я хочу вышить еще один цветок, и надо добавить новый оттенок.

Передав ей нужные нитки, я снова спросила:

– А мама сейчас при смерти?

– Нет. Нет, конечно! – Евангелина резко выпрямилась и обняла меня за плечи. – Не думай так. Еще несколько месяцев, и она выздоровеет.

– Через сколько?

– Видимо, к Новому году она поправится окончательно. Но, может быть, к февралю. Не очень долго, моя милая.

Недолго? Это же целая вечность! Три месяца в клетке, три месяца безделья. И кроме того, я не верила Евангелине. Дэнни написала, что мне еще пока не стоит приезжать, что маму скоро перевезут в другой санаторий, рядом с Беркширом, и я догадывалась, что это означает. Раз уже эти двери однажды захлопнулись за ней, никто не сможет распахнуть их. И она отправится в мир иной, к моему отцу – Девлину, чтобы там воссоединиться с ним. Он позвал к себе свою жену. И я начала бояться его.

Догадалась ли Евангелина, о чем я подумала в тот момент? Наверное, потому что начала все настойчивее переубеждать меня. Она достала старые куклы Джоселин, играла мне на фортепьяно музыкальные пьески, достала откуда-то с полки почитать глупую детскую книжку, пресную, как овсянка, в то время как я мечтала о шекспировском мясе и вине. Она учила меня играть в бридж и однажды, когда терпение ее истощилось, принесла мне толстую черную тетрадь с завязками. И сказала, что точно такая же была в детстве у моей мамы. И поскольку я очень необычная девочка и у меня такое же богатое воображение, как и у моей мамы, может быть, я начну вести дневник или начну записывать какие-нибудь истории?

Тетрадь заворожила меня. И после обеда, когда Евангелина внизу принимала гостей, я зашла в классную комнату, взяла ручку и чернильницу и подумала: «Опишу историю жизни моей мамы и свою. А когда она выздоровеет, подарю ей».

Но я не слишком продвинулась в своих намерениях. Я вложила в нее свою фотографию из спектакля «Сон в летнюю ночь» – я ею очень гордилась, и мама специально заказала ее. Открытку с видом Мэндерли я купила в тот жаркий день, когда Элинор брала меня с собой в Керрит. Я успела написать только заголовок: «История Ребекки» – и сделала росчерк в конце – словно это хвост питона или анаконды…

Я помнила все, что происходило там, во Франции, на берегу моря, но не могла писать об этом. Меня одолевал страх за маму. И когда я на миг представила, что произойдет, если она вдруг уйдет к папе, холодные капли пота выступили у меня на лбу, строки начали расплываться перед глазами. Я так скучала без нее.

Поэтому остальные страницы остались пустыми. Я завязала тесемки и спрятала тетрадку подальше. И может быть, незавершенность работы стала причиной смерти мамы? Может быть, в этом моя вина?

Я ее сохранила, эту тетрадку. Теперь она лежит передо мной на столе. После обеда я достала ее, чтобы снова взглянуть на первую страницу. Как все изменилось! Тогда я не могла начать, а сейчас не могу остановиться. Меня гонит вперед нетерпение – хочется, чтобы ты знал все, мой дорогой. Воспоминания роем поднимаются со дна и кружатся вокруг. Но не стоит писать так много и так быстро. Эти воспоминания поглощают меня.

Но я надеюсь, что теперь ты представляешь, какой была моя мама. Слышишь ли ты ее голос? Я ее слышу очень хорошо. И другие голоса тоже. Но мне осталось уже не так много, чтобы дописать до конца. Пора заканчивать. Чуть позже я расскажу тебе, как впервые увидела Мэндерли, как мой отец Девлин восстал из мертвых – и как я победила, заполучив в мужья того, кого хотела. Это настоящая волшебная сказка, как у братьев Гримм. Но сейчас, мой любимый, уже поздно. Море блестит серебром.

Пойду ужинать. Мне надо время от времени появляться в Мэндерли. А завтра допишу остальное. Сначала, рано утром, съезжу в Лондон к врачу, а потом возьму тебя с собой на яхту и там закончу свое описание, обещаю».

24

«Вот и закончилось наше первое с тобой плавание. Я показала тебе, как выглядит Мэндерли со стороны моря.

Ты увидел две скалы, которые называют Сцилла и Харибда, проплыл между ними в открытое море и, наверное, впервые почувствовал дыхание океана. Его мощный пульс и ритм опьяняют, но помни: оно не всегда ласковое и покорное, каким ты видел его сегодня ночью. Его настроение может измениться мгновенно.

Ртутный блеск воды. Стоит мне увидеть его, как я тотчас вспоминаю ту ночь, когда стояла за кулисами и слушала слова Оберона: «Я знаю берег дальный…» Нет-нет, не будем снова возвращаться к тому времени. Наверное, там водятся сирены, и, поджидая меня, они поют свои песни…

Сегодня при лунном свете их песни протяжны и зазывны. В детстве я тоже слышала их, но тогда они взывали к другим чувствам. Они умеют менять настрой своих песен. Они звали меня к себе, когда умерла мама, а потом – когда разбился отец, упав с лошади. Они подсказали мне, где стоит бутылка, которая поможет добраться до них, и я выпила целую пинту их отравленных обещаний до дна, сначала заперев дверь на ключ. Но предусмотрительная Дэнни выломала дверь, меня отвезли в больницу, и когда я пришла в себя, то не жалела о том, что мне не удалось встретиться с ними. Я начала строить планы, как мне выйти замуж за Макса.