Книга Подари мне жизнь - Эдуард Резник

Думать об этом не хотелось, а тут как раз Вася притащил из магазина сумку, в которой звенели бутылки. В тесный кружок встали и Валера с Милой, приготовив стопку бумажных стаканчиков. Присоединились также и Наталья Викторовна с Вольдемаром. Ну а следом за ними подошли, естественно, и Елизавета Сергеевна с Петром Давидовичем.

— Остальные лошади — за флагом, как говорится на ипподроме, — сказал Вася Жмыхов, открывая шампанское. — К финишу опоздали.

— Погоди, — задержал его Костя. — Вон и Митя с Катей бегут! Теперь все в сборе.

Запыхавшийся толстяк и легкая на ногу проказница уже вбежали на пандус, и им вручили стаканчики. Пробка отсалютировала вверх, в ясное небо, где проплывала всего одна, но грозно нахмуренная тучка, а пенная струя окатила всех присутствующих.

— Ну ты, Вася, прямо как автогонщик на «Формуле-1», — засмеялся Костя, вытирая платком мокрое от шампанского лицо.

— Но ты же у нас победитель, — отозвался тот.

— Вообще-то, рано нам еще праздновать, — сказал Костя. — А кто пока победил — так это Ольга и Никос. Потому что появился на свет.

— Ну, ты тоже не в командировке был, — похлопал его по плечу Валера.

— А почему Никос? — спросила Наталья Викторовна несколько недовольным тоном. — Мы с Олечкой еще подумаем.

— И думать тут нечего, — сразу же взяла сторону сына Елизавета Сергеевна. — Такое прекрасное русское имя. Даже древнерусское.

— А мне вот Володя нравится, Вольдемар! — заспорила та.

— Дамы, дамы, успокойтесь! — обнял их обеих Петр Давидович. — Потом договоримся. Сейчас это не так важно.

— За Ольгу! — предложил Джойстик, который выглядел немного грустно и одиноко.

— За то, чтобы с Антошкой все было хорошо! — сказали почти вместе Валера и Мила. — И с Виталиком тоже, со всеми детьми.

— За Никоса! — добавил Костя, продолжая приучать всех к этому имени.

Сдвинули стаканчики, выпили, а Вася тут же начал открывать вторую бутылку. Митя отвел Костю в сторонку. Зашептал на ухо.

— Был нынче у дедули. Ну, у нашего, Данилы Маркеловича Жакова, так он вот что сделал: подпоил Лаврика своего и галериста этого, Гельманда, вином, а туда клофелин добавил. Скажу откровенно — я достал, из нашей аптеки. А они только что очень выгодно одну из его картин продали. Деньги-то при них были.

— Ну и что? — не понял Костя.

— Как «что»? Операция была нами продумана тонко. Деньги-то его, дедули, а они с ним ни шиша не делятся. Вот он и забрал свое. То, что ему положено. И — передает их тебе.

Митя торжественно достал из кармана увесистый конверт, заклеенный скотчем.

— Да не могу я взять! — запротестовал Костя. — Что вы все, с ума посходили, со своими пакетами, конвертами, пачками? Второй день суют!

— А ну, бери, сукин ты сын! — грозно произнес Митя. — Это ведь от чистого сердца. Тут тысяч тридцать долларов, мы не считали. Дедуля сказал, что ты же ему жизнь спас, а если станешь отказываться, то чтобы я тебе в морду дал. И дам! — он даже занес руку.

— Ну, ладно, — скрепя сердце, согласился Костя. — Но я потом всем верну, так и знайте.

Он сунул конверт в карман и поглядел на небо. К первой туче уже присоединилась вторая, которая выглядела не менее сердито. Ясный день стремительно менялся на пасмурный. В воздухе запахло грозой.

— Не нравится мне все это, — произнес Костя.

— Что именно? — спросил друг.

— Все. И то, что веселимся преждевременно. И то, что к Ольге пока не пускают. И то, что Антошку готовят к операции.

— Брось, все теперь обойдется.

— А куда твоя Катя делась? Только что тут была.

— У нее здесь медсестра знакомая, пошла узнать.

Константина и Митю вновь за руки втащили в тесно сплоченный круг друзей и родственников. Очередной тост приготовился произнести Вольдемар. Предварительно он долго откашливался и оглаживал бороду.

— А кто это? — тихо спросил Митя.

— Лев Толстой, не видишь, что ли? Пешком, из Ясной Поляны притопал. Сейчас еще должен Мусоргский подтянуться, со своим стаканом.

А в это время с неба упали первые капли дождя. Затем где-то вдалеке над городом сверкнула молния и прогремел гром.

— Быть грозе, — произнес Вольдемар. И никто пока не понял: то ли это прогноз синоптика, то ли замысловатый тост.

Но тут из больничных дверей выбежала Катя. Ее испуганный вид не предвещал ничего хорошего.

— К Ольге сегодня никого не пустят, — произнесла она. — Вновь пошла кровь. Сейчас ее увезли в реанимацию.

И Антон также находился в реанимации, лежал под капельницей, а возле него равномерно попискивали и мерцали приборы. Константин смотрел на него через идеально чистое стекло. Рядом стоял Вильгельм Мордехаевич и объяснял:

— Сейчас он получает ударный блок химиотерапии. Она полностью подавит его иммунную систему, чтобы та была не в силах сопротивляться новому органу. Также будет начисто убит его собственный костный мозг. Это будет длиться около двух недель, в течение которых любое соприкосновение с внешним миром для него смертельно. Теперь он практически зарождается заново.

Врач говорил обыденным тоном, слегка устало, а Костя все равно ничего не понимал. Застряли в голове лишь эти слова: «подавляет, убит…».

— А что потом? — вяло спросил он.

— Потом анализы, — ответил Попондопулос. — И если все будет хорошо — станем вводить препарат из плаценты брата. Затем начнется постепенное развитие в организме нового костного мозга.

— Можно мне пройти к нему? — попросил Костя.

— Нет, — отрезал врач. — Это невозможно. Любой микроб может его убить. Там абсолютно стерильно.

— Но я должен, должен!.. — отчаянно вырвалось у него. — Я должен ему сказать… Он обязан знать, что я — его отец.

— Он тебя все равно не услышит. Скажешь потом.

— А если… если… Какие у него шансы?

— Пятьдесят на пятьдесят, — прямо ответил врач. — Видишь ли, химиотерапия — штука совсем не безобидная. Она разрушает практически все внутренние органы. Мы никогда не знаем, чем может закончиться…

Попондопулос посмотрел на Костю, который не сводил глаз с мальчика, лежавшего за стеклом. Он ободряюще приобнял его за плечи и добавил:

— Ступай-ка ты в мой кабинет и выпей еще одну мензурку спирта. Я разрешаю.

Но Константин продолжал стоять неподвижно и отрешенно. Он ничего не слышал и почти ничего не видел. Только белое пятно впереди, которое то исчезало, то обретало четкие очертания — это было лицо сына. И еще ему чудилась далекая, тихая, непонятно откуда проникающая сюда музыка, сливающаяся с собственным шепотом…

Эпилог

Прошло два с половиной месяца, приближался Новый год. Будет ли он хуже или лучше — кто ж знает? Но люди всегда надеются и чего-то ждут. Загадывают желания, веселятся, пьют шампанское, поздравляют друг друга, стараясь обхитрить судьбу. Но каждый в конечном итоге получает все, что заслуживает. Возможно, иному кажется, что с ним обошлись не слишком справедливо, чего-то недодали или, напротив, много отняли по высочайшему указу из небесной канцелярии, но это не так. Там не ошибаются. Взяток не принимают. И воздают по делам и помыслам…