Книга Семь грехов куртизанки - Селеста Брэдли

К 06.30 они закончили. Бренна и остальные разъехались. Пайпер последний раз прошлась по экспозиции со своим вездесущим списком, проверяя, не упустила ли она чего-нибудь. А Мик ходил с пылесосом, собирая грязь и арахисовую шелуху, которая осталась на полу после переезда.

Десять минут спустя они с Пайпер вышли на парковку. Мик проводил ее до машины и удостоверился, что она благополучно села за руль. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и опешил, когда она обхватила его за затылок и наградила сочным поцелуем в губы.

Девушка отпустила его и тут же повернула ключ зажигания.

— Спасибо за все, Мик.

Она улыбнулась, но Мик видел, что ее внешняя оболочка вот-вот лопнет.

— Пайпер…

Она дала задний ход.

— Удачи завтра с телевизионщиками! Хорошо добраться. Буду держать за тебя кулачки.

Глядя, как ее маленькая ржавая «хонда» заворачивает за угол парковки, Мик понял, что никогда в жизни не чувствовал себя таким потерянным.

Глава тридцать вторая

Лондон

Наутро после моей первой ночи в Ньюгетской тюрьме ко мне пришла Лебедь.

— Пришлось подкупить надзирателя, — сказала она, озадаченно хмурясь. — Он хотел посмотреть на мои босые ступни.

Я повела бровью.

— Бог ты мой, какая развратница! Ступай прочь. Мы с такими не знаемся.

Лебедь наморщила носик.

— Трудно его винить. У меня в самом деле красивые ступни.

Однако моего веселья хватило ненадолго. Я была измучена ночью на твердой скамье.

— Не знаю, продержусь ли я тут две недели, — прошептала я.

Лебедь протянула руку, чтобы убрать у меня со лба прядь волос.

— Нельзя падать духом, милая. Я заходила к адвокату, который занимался завещанием Эймона. Он пытается устроить для тебя отдельную камеру. Говорит, что может подкупить охранников, чтобы те приносили тебе лучшую еду и питье.

Я захлопала ресницами.

— Как мило с его стороны. Теперь мне жутко стыдно, что я даже не могу вспомнить его имени.

Лебедь улыбнулась.

— Он добр, но он тоже мужчина. Сегодня вечером он заедет ко мне на ужин.

У меня отпала челюсть.

— Ночь с Лебедью? У меня будет камера из золота и серебра.

Лебедь пожала плечами.

— Я ничего не имею против него. К тому же он лестно о тебе отзывался. Думаю, он завидовал счастью Эймона. Я попросила его найти лучшего адвоката, который мог бы защищать тебя в суде. Похоже, он думает, что трудно будет убедить кого-то взяться за это дело.

Я немного сникла.

— Для таких, как мы, в Лондоне нет закона. — Я вздохнула. — А что газеты? Подозреваю, меня раскупают, как мороженое летом. Они наживаются на моем несчастье.

Лебедь поджала губы.

— Я принесла тебе одну статью, потому как считаю, что тебе нужно морально подготовиться.

Она достала из ридикюля сложенную газету и вручила мне.

Я молча прочла и отдала ее обратно.

— Значит, в глазах публики моя вина уже доказана.

— Лорд Б. трудится не покладая рук, — процедила Лебедь.

Я отвела глаза и долго молчала.

— От Сударя что-нибудь слышно?

Лебедь замялась. Я посмотрела в ее голубые глаза. Она отвела взгляд. Самая близкая подруга на свете собиралась мне солгать.

— В чем дело?

У нее сделался совершенно несчастный вид.

— Офелия, ты должна понимать, что он не может сюда прийти. — Она махнула рукой. — Только представь, как надзиратели отреагируют на мужчину в маске.

Я стиснула зубы.

— Ты говорила с ним. Он не хочет сюда приходить.

— Тут в тюрьме повсюду сплетники. Ему не пройти незамеченным.

— Ради тебя он выходил на публику.

Лебедь буквально корчилась от дискомфорта. Я заставляла ее выбирать между двумя друзьями. Во мне не осталось жалости. Я схватила ее за руку и заставила посмотреть на себя.

— Значит, он покинул меня навсегда.

Лебедь подняла на меня несчастные голубые глаза.

— Он не может.

— Точнее, не хочет.

Она покачала головой.

— Не могу объяснить тебе подробнее.

Я смягчилась и отпустила ее.

— По крайней мере на моей стороне ты. И этот маленький, как бишь его…

Лебедь положила свой подбородок мне на макушку.

— Вот видишь? Твое дело уже практически выиграно.

— Конечно.

Я позволила ей утешить себя, но сама начинала сомневаться в успехе.

Первый день суда выдался ясным и солнечным. Только я бы предпочла дождь. Или хоть какой-нибудь знак, что мир не безразличен к этому акту несправедливости.

Надзиратели препроводили меня из Ньюгета в Олд-Бейли[44], где должно было проходить заседание. Под стенами Бейли собрались толпы зевак. У зазывалы нарасхват шли фиги. Другой торговец предлагал пирожки со свининой из дымящейся тележки.

— Как мило, — пробормотала я. — Отличный день для прогулки.

Однако внутри Олд-Бейли царила напряженная тишина. Зал суда занимал огромное помещение — почти как театр. Меня определили на возвышающуюся скамью, обращенную к свидетельской трибуне. За трибуной тянулись два ряда судейских мест и сидений для адвокатов. Те, кто был причастен к делу, располагались на скамьях ниже. Я решила, что они отведены для стороны обвиняемого и стороны обвинителя. Мое предположение подтвердилось присутствием мисс Уэйнрайт и лорда Б. в одной половине.

Во второй половине сидела Лебедь и ее маленький юрист с неизвестным именем. Высокого, темноволосого мужчины с ними, разумеется, не было. Меня провели на некое подобие сцены, чтобы я стояла на виду. Сцена или клетка — все сводилось к одному.

По совету юриста я заняла позицию порядочной женщины, которой предъявили несправедливое обвинение. Лебедь раздобыла убогое коричневое платье, которое подходило для этого образа. Я не накрасилась, и мои знаменитые волосы были туго стянуты в узел, который пришелся бы по вкусу многим бабушкам. Я не поднимала глаз и лишь изредка позволяла себе окинуть любопытным взглядом зал. Ко мне невозможно было придраться. Я не была куртизанкой. Я была женщиной благородного происхождения, которой незаслуженно пятнали репутацию. По крайней мере так я себе твердила.

Первые часы суда были упражнением в терпении. Сначала первый, потом второй адвокат поднимались и оспаривали перед судьей мельчайшие юридические нюансы. Потребовался час, чтобы установить, что я на самом деле Офелия Харрингтон, известная также как Ласточка. Я старалась больше походить на Голубку. Ужасное платье вносило свою лепту.