Книга Муж, любовник, незнакомец - Сьюзен Форстер

— О Господи... — Это было единственное, что ей удалось выговорить, когда он упал перед ней на колени. Она смотрела вниз сквозь опущенные ресницы, и он представлялся ей черным ангелом, опустившимся на ее лоно. Одно медленное, скользящее прикосновение его языка — и Софи пропала. Она начала кричать... и не могла остановиться до самого конца.

Уоллис бродила среди плакучих ив, полумесяцем окружавших ее расцветающий летний сад. Эти изящные деревья всегда успокаивали ее, а сегодня вечером их целебное воздействие было ей особенно необходимо. Покров темноты устраивал Уоллис. Весь вечер она не могла привести в порядок путающиеся в голове мысли и унять бешеный стук сердца и надеялась, что здесь, вдали от яркого освещения, глухая тень деревьев справится с тем, с чем не могла справиться она сама.

Сцепив руки и прижав их к груди, Уоллис думала; неужели эта дрожь никогда не пройдет? Неужели она навсегда останется маленькой полоумной старушкой, которая даже говорить не может без нервной дрожи в голосе? Сегодня вечером она даже есть не могла от волнения.

— Оттого, что ты здесь прячешься, Уоллис, проблемы сами собой не решатся.

Оборачиваясь на звук голоса, сопровождавшийся сердитым придыханием, она уже знала: сейчас произойдет то, чего она так старалась избежать — стычка с Элом. Он был в бешенстве. В прежние времена Ной в приступах ярости стирал ее в порошок, и, несмотря на всю силу характера и умение владеть собой, Уоллис до сих пор сникала, словно цветок под ножом садовника, перед лицом мужского гнева.

Она происходила из старинного южного рода, потерявшего во время Великой депрессии все свое состояние. Ее мать называла положение, в котором очутилась семья, «благородной бедностью» и внушала единственной дочери безусловное уважение к семейным традициям и родине. Но Уоллис не желала жить в бедности, пусть и благородной. Она мечтала о роскоши, которую успела познать, а Ной был так похож на ее сурового отца, что при первой встрече с ним Уоллис испытала благоговейный ужас. Она так и не избавилась окончательно от преклонения перед своим героем, но их брак не стал ни любовной идиллией, ни, в сущности, настоящим деловым партнерством. Ной был не из тех, кто делится властью. Уоллис приходилось тщательно маскировать свое влияние на него и в течение всей их совместной жизни оставаться в тени. Зато она прекрасно научилась настаивать на своем.

Сегодня Эл Мартин напомнил ей сразу обоих грозных мужчин се жизни. Обычно в подобных обстоятельствах она бы уже — искренно или нет — успокаивала, уговаривала и извинялась. Но сейчас вздернула подбородок и гордо выпрямила спину.

— Его нужно остановить, Уоллис, — заявил Эл. — Тебе это известно так же хорошо, как и мне.

— Что это означает? — Шелест серебристой ивовой листвы почти поглотил заданный шепотом вопрос.

— Это означает, что я сам остановлю его, — ответил он, приблизившись к ней. — Наш план обернулся против нас самих. Джей вышел из-под контроля.

— Мне показалось захватывающим то, что он сделал, — с пафосом сказала Уоллис. — Бог мой, разве ты не заметил, как он это объявил? Он говорил точно, как Ной, а может быть, и еще более властно.

Эл, не веря своим ушам, уставился на нее. Ясно, что он ожидал встретить сопротивление, но не такое. Ему в голову не могло прийти, что она будет возносить хвалу неверному.

— Он недостаточно уравновешен, чтобы принять управление компанией, и ты это знаешь. Никогда и не предполагалось, что он его примет. Во всяком случае, не так. Ради Христа!

— А может быть, он действительно уже готов к этому, Эл? Может быть, мы его недооценили?

— Черт, ты такая же сумасшедшая, как он. — Эл нервно сжал кулаки. — Если понадобится, я сделаю это и без тебя, но не позволю, чтобы какой-то самовлюбленный дрянной мальчишка встал у меня на пути и завладел компанией.

— Ему скоро сорок. Едва ли его можно назвать мальчишкой, — возразила Уоллис, еще раз отметив про себя сколь уместно было сравнение Эла с Ноем. Ее муж тоже шел вот так напролом, как бык. Эл вкусил власти, и это сделало его агрессивным. Запугать — и победить. Атаковать и заставить «верить» путем устрашения. Уоллис прекрасно знала, как действуют одержимые властью мужчины, когда появляется угроза.

— Куда ты идешь? — спросила она, увидев, что он, отвернувшись, вероятно, чтобы успокоиться, вдруг решительно направился к дому.

— Поговорить с Джерри Уайтом и Филом Векслером. Быть может, единственное, что может остановить Джея, это демонстрация силы.

— Нет, ты не сделаешь этого! — Ничто не могло подхлестнуть Уоллис больше, чем эта угроза. Он собирается прибегнуть к помощи врага. — Ты не сделаешь этого!

Эл даже не обернулся, и, глядя на его каменную спину. Уоллис почувствовала себя обезумевшим от страха ребенком. Она бросилась за ним, но не смогла догнать: каблуки утопали в траве, она спотыкалась.

— Эл, постой! Не предпринимай поспешных шагов. У меня есть идея.

— Какая? По-матерински поговорить со своим сыном?

Презрение, с каким он это произнес, ошеломило ее. От пришедшей на ум догадки чуть не стало дурно. Он никогда не разговаривал с ней в таком тоне, не вел себя непочтительно, даже когда она была в худшем состоянии. Что-то изменилось. Он не блефовал. А она не могла уступить его Джерри Уайту — только не этому жирному соглашателю. Она не может позволить себе потерять Эла.

— Пожалуйста, — прошептала Уоллис. Он победил, она будет уговаривать и улещивать его. Она сделает все.

Эл обернулся и встал, скрестив руки на груди, ее мольбы его явно не тронули.

Она ненавидела его за это. И за то, что собиралась сделать.

— Я долго думала. К Джею можно подступиться через Софи, — Уоллис машинально расстегнула верхнюю пуговку на платье, едва веря в то, что и впрямь решилась на это. — Она — его ахиллесова пята, Эл. Ну, хоть выслушай, что я скажу.

— Что это значит — ахиллесова пята?

— Во всех иных отношениях он неуязвим. — Уоллис запнулась и помолчала. У нее действительно была идея, но рискованная. А ведь она сама просила его не рисковать. Ей нужно было время, чтобы все обдумать. Внезапно Уоллис обнаружила, что лиф ее платья расстегнут и распахнут. Под платьем не было ничего, кроме прозрачного тонкого нейлонового лифчика и трусиков. В лунном свете Элу было все видно насквозь, возможно, он и ее самое видел насквозь.

— Уоллис...

Его смущение доставило ей удовольствие, тем более что ее собственное исчезло тотчас же, как только она заметила его интерес. Если только она не ошиблась, блеск, сверкнувший в его глазах, означал чисто мужское вожделение.

Они не сказали больше друг другу ни слова, но в тишине разделявшего их пространства возникло взаимное понимание. Жажда власти дрогнула и отступила. Теперь Уоллис владела ситуацией.

Она повела плечами, и платье упало к ее ногам. Дрожа на ветру и отдавая себе отчет в том, как прелестно выглядит в лунном свете, она сказала: