Книга Тайна прикосновения - Александр Соколов

Меж тем за окнами потемнело, разразилась гроза, удары грома раскатывались, казалось, над самой крышей. Оля убежала к себе в комнату и спряталась под одеяло. Отец пошёл её успокаивать. Володя улыбался Борису, своему любимому племяннику: «Почти как на войне! Ты не забыл, как я в «Комсомольце» учил тебя плавать?» Улыбаясь и балагуря, он уже махнул пару рюмок водки, не дожидаясь торжества, и пребывал в хорошем расположении духа.

Саньку допрашивал с пристрастием Евсигнеев о том, как он сдал экзамены и его планах: «Ну, а ты, школьник, знаешь, к примеру, как отличить многочлен от одночлена? Ну, раз пятёрка по матерной-матике, тоды ой!» И тут же отреагировала его жена Сима, черноокая красавица в теле: «Коля, ну разве можно с ребёнком так?» «Какой он тебе ребёнок! Он вот-вот в город уедет и будет там жить как настоящий мужик, грызя гранит науки. Да, Санька? Кем будешь-то?»

Аня тихо разговаривала с Зиночкой: «Ну, как ты, Зинуля? Слышала, нашёлся твой муж.» «Нашёлся, в Ленинграде живёт, у него новая семья. Извинялся, просил дать возможность глянуть на Славку. Думаю, незачем травмировать ребёнка. Он думает, что его отец погиб на войне. Вот подрастёт, тогда и узнает, кто его отец.» «Где он у тебя?» «В лётное училище поступил в этом году».

Наконец все уселись, раскаты грома стали тише, и с рюмкой в руке поднялся хозяин дома:

— Дорогие мои друзья! Я рад, что вы нашли в себе силы и время приехать и что мы собрались под крышей нашего нового дома. Не хватает за этим столом погибшего Гаврюши Стукова, моих погибших старших братьев. Жалею, что здесь нет наших родителей, к сожалению, мы лишены возможности видеться с ними часто, и это неправильно! Предлагаю первый тост за них, за ныне здравствующих родителей!

Все выпили и дружно застучали вилками. Дождь кончился так же быстро, как и начался. Паша открыла окна, и в комнату ворвался свежий, насыщенный озоном воздух вместе с пением птиц.

Поднялся Троепольский с рюмкой в руке, толстые жёлтые линзы его очков сверкнули в свете электрических лампочек:

— Я позволю себе первым высказаться, на правах старого друга. Мы с Ваней ещё мальчишками учились вместе в Ежовке, усваивая азы агрономии, селекции растений. Усидчивыми нас тогда назвать нельзя было: мы сами переживали растительный период жизни — были сами ещё растениями, и это понятно. Но была у Вани одна отличительная черта среди всех мальчишек — ещё тогда он стремился всем помочь, с открытой душой относился ко всем без исключения. Он и сейчас такой же, наша сложная жизнь его не изменила. Ну, и его улыбка. Разве кто-нибудь так может улыбаться? Я хочу выпить за его половину века, за эту честную душу, за его романтическую натуру, наконец, за этот новый дом и его хозяйку, Пашу!

За столом зааплодировали, затем все дружно выпили и принялись закусывать. Тосты говорили Евсигнеев и Володя, старший сын Боря и Паша, Зиночка и Аня. Среди общей многоголосицы чей-то женский голос, обращаясь к Ивану, стал просить: «Ваня, прочитай "Слушай"!» Другие кричали «Тихо!» так, что в комнате стало неимоверно шумно.

Иван отложил вилку и рукой обнял спинку стула. Глаза его устремились куда- то поверх собравшихся, и он начал тихо, постепенно наращивая звучание:

Как дело измены, как совесть тирана,

Осенняя ночка темна.

Темней этой ночи, встаёт из тумана

Видением мрачным тюрьма…

Все присутствующие не раз слышали эту декламацию, но и сейчас они затихли, вновь и вновь сопереживая страданиям узников, осуждённых за народное дело.

Кругом часовые шагают лениво,

В ночной тишине то и знай,

Как стон, раздаётся протяжно, тоскливо:

«Слу…шай! Слу…шай!..»

Слово «слушай» пропевалось, как и сказано в тексте — протяжно, так, как это делали на самом деле часовые, боявшиеся уснуть на своём посту.

Здесь штык или пуля, там — воля святая!

Эх, тёмная ночь, выручай!..

Будь хоть одна ты защитницей нашей!

«Слу…шай! Слу…шай!..»

— поднимая голос, восклицал Иван и продолжал читать дальше так, что у присутствующих пробегали мурашки по телу.

Затем наступило время романса. В этот день Паша с Иваном превзошли себя: голос Паши, высокий и чистый, в страстном порыве одолевал пространства зелёной улицы, умытой дождём, а Иван вторил ему мягким баритоном. У Зиночки и Ани не было слуха, они подпевали, обнявшись, вытирая платочками слёзы. Володя, выпивший лишку, тоже заплакал, когда пели «Белую акацию». Боря старался подпевать, а Санька, замерев, вслушивался в печальные слова о прошедшей любви, о которой напоминает дивный запах цветущей акации. Один Лёня, как Саваоф, сидел, сложа на груди руки, приподняв одну бровь. Он никогда не пел, но взгляд его туманился, когда его брат исполнял с Пашей романсы.

Паша всегда будет вспоминать это первое лето, проведённое в собственном доме. Она трудилась в саду и огороде, с превеликим удовольствием полола грядки, помогала мужу сажать деревья. Но неожиданно разболелась повреждённая нога, боль отдавала в бедро, стало тяжело наступать на ногу. Пришлось идти в больницу. Там она познакомилась с главным врачом, Ядыкиной Людмилой Григорьевной, и та неожиданно предложила ей работу. Она сказала, что знает её мужа, что он очень достойный человек и что ему райком поручил заняться строительством новой больницы. Паша от удивления только разводила руками.

— Ваня! Что же ты молчишь, оказывается, ты у нас строитель? — спросила она дома мужа.

— Пашуня, я не успел тебе сказать, да и дело ещё не вполне решённое. На партийном бюро сельхозуправления присутствовал первый секретарь райисполкома. Когда я выступил с информацией о том, что местной больницы не хватает разросшемуся посёлку, он сказал: «Вот и поручим это дело Марчукову! Пусть для начала выберет место хорошее, потом мы рассмотрим конкретный проект и выделим под него средства. Жалобы от населения на тесноту в больнице поступают и в райком».

— А мне предложили работу в больнице. Оказывается, тебя там хорошо знают!

— Ну да — пришлось побеседовать и с заведущей, Ядыкиной.

— Надо мне идти на работу, Ваня. Вот подлечусь, отвезу Саню в техникум, Олечка целый день в школе, а я — буду одна куковать? Как ты считаешь?

— Как для тебя лучше, так и поступай. От нас больница недалеко, да и новое место я присмотрел ещё ближе. От нас — через дорогу, в сосновом лесу. Очень живописное место!

* * *

В конце августа шестидесятого года Паша с Санькой сошли с поезда на Воронежском вокзале. Паша держала в руке новенький чемодан с вещами сына — старый, с которым Паша ездила в медучилище в Усмани, сын забраковал.

Было жарко, и, двигаясь, к трамвайной остановке, они задержались рядом с полной женщиной в белом халате. Она манипулировала своими большими руками с крохотными краниками под стеклянными колбами — две из них с разного цвета сиропом, третья — с газированной холодной водой. Газировка с вишнёвым сиропом для сельских жителей казалась волшебным напитком. Мимо ящика с мороженым «Эскимо» Санька тоже не мог пройти. Пока ждали трамвая, будущий абитуриент съел две порции и с тоской снова смотрел на ящик. Паша разволновалась: