Книга Цветы подо льдом - Джин Росс Юинг

– Не увидим?

– У него умер брат, старший брат Джек. Скончался совершенно неожиданно от удара. Майору сообщили эту новость у Ратли, и с ним случился обморок, прямо там, на ковре. Доминик Уиндхэм – английский граф, Кэтриона. Полноправный лорд Уиндраш. Поэтому сейчас он очень богат. Кто бы мог предположить, что у герцога появится такой партнер! Прекрасный финиш, не правда ли?

Граф! Кэтриона протянула обе руки к небу, затем повернулась лицом к Алану и громко захохотала. Она буквально захлебывалась от смеха. Доминик вложил ее будущее, точно сверкающий подарок, ей в руки, а его собственная судьба тем временем не дремала и распорядилась за него.

Итак, он стал графом, со своим местом в палате лордов и соответствующими обязанностями. У него появились поместья в Англии, собственные арендаторы и слуги. На его попечении осталась овдовевшая невестка, о которой он должен заботиться. Теперешний статус прочно закреплял его в мире власти. Отныне его обязанности еще более тесными узами связывали его с Лондоном, где много театров, клубов и женщин, которые будут заманивать его в свои сети. Став лордом Уиндрашем, он, без сомнения, будет самым завидным женихом в королевстве. Какое ему теперь дело до Шотландии? Он совершил последний благородный жест. Он порядочный человек и сделал это из сочувствия к Макнорринам, у которых сожгли дома и им не оставалось ничего другого, как стать рабами в Канаде.

– Ах, Алан! Это действительно прекрасный финиш!

Светлые брови сомкнулись.

– Я знаю, вы любили его. Какая девушка не влюбилась бы в такого мужчину! – Алан встал, высокий и сильный, красивый в своем килте, и устремил взгляд к вершинам. – Но вы принадлежите этой стране, и я увижу вас в прекрасном каменном доме. Я увижу вас с мужем у камина и собственными детьми. Вы будете звать их в дом и напевать им вполголоса песни. И вокруг вас будет ваш народ. Быть наложницей у английского графа – а он имел так много любовниц – значит потерять свое лицо. Это разобьет ваше сердце, Кэтриона. Разрушит душу. Я говорю вам всю правду, несмотря на то что теперь судьба шотландцев неразрывно связана с Англией. И несмотря на то что я люблю майора как брата и как человека, который однажды спас мне жизнь.

– Расскажите, как это было, – попросила Кэтриона. Она знала, что Алан прав, но просто хотела потянуть время.

– Да, по сути, наберется не так много для рассказа. Когда борьба идет не на жизнь, а на смерть, все солдаты стоят друг за друга. Но он – англичанин, а они слишком часто старались держаться в стороне от наших полков. Шотландцев посылали вперед разве что в атаку. Я был контужен и оставлен умирать на поле боя. Враг был уже близко, когда я пришел в себя и попытался встать.

– Они стреляли?

– Залпами. И все время под одну и ту же тарабарщину: «Vive l'Empereur!»[3]. Земля сотрясалась от адского топота. Доминик Уиндхэм примчался на своей лошади под шквальным огнем, бросил меня на загривок лошади и вывез оттуда. Вокруг нас свистели пули, картечь сыпалась как град. Я не удивляюсь, что вы влюбились в такого мужчину. Он рисковал жизнью, чтобы спасти незнакомого человека. Вы можете в это поверить?

Кэтриона протянула руку и дотронулась до его руки.

– Да, Алан Фрезер, могу. Так же как верю в то, что он герой.

– Но он не вернется в Инвернесс. Нам нечего на это рассчитывать. Он не придет в Глен-Рейлэк выпить с нами. Не будет снова спать на гумне у моей матери. Добрая память – это все, что у нас останется о нем.

«Я ставлю единственное условие: когда мы расстанемся, обещайте, что никогда не будете искать меня. Никогда не станете посылать за мной. Не будете снова морочить мне голову умными словами, как вы делали это в Эдинбурге».

– Вы правы, Алан. – Подняв голову, Кэтриона рассматривала далекие вершины, поражающие своим великолепием. Слезы бежали по ее щекам, свободно и быстро. – Он не вернется. Теперь у него другой удел в отличие от нас...

Другой удел, если... Если она не сумеет найти в себе совсем иную смелость – такую, в которой не будет гордости, мешающей душе раскрыть всю боль, всю горечь потери. Но эту смелость нужно найти. В настоящее время самопожертвование – всего лишь другое название малодушия, не говоря о том, что оно обкрадывает еще одного человека.

Алан попытался ее успокоить:

– Ах, Кэтриона Макноррин, да разве может английский граф тратить время на таких, как мы? И хоть в наших венах течет кровь королей, достаточно ли этого, чтобы считать нас благородными? Нас разделяет широкий пролив – разное социальное положение, язык и культура. Вы зависите от милости Ратли, а Доминик теперь тоже граф. Если вы поедете к нему, все, что он предложит вам, будет из чувства долга или из жалости. Сможете ли вы перенести это? И зачем, когда есть шотландский парень, который любит вас! Выходите за меня замуж, родная, и дело с концом!

Следовало отдать должное Алану, его доброте и порядочности. Но Кэтриона приняла решение, хотя тем самым отдавала себя в руки англичанину, которого они оба любили. Чего бы ей это ни стоило, она должна поехать к нему.

Кэтриона улыбнулась и протянула Алану руку за то, что он только что подсказал ей решение.

– И вы делаете мне предложение, зная, что я люблю другого? И несмотря на вашу любовь к нему? Тогда здесь не обойтись без еще одной сделки. На этот раз между вами и мной. Подождем, – добавила она по-гэльски. – Как бы ни была длинна песня, у нее всегда есть конец.

Глава 19

Она всегда была здесь.

Иногда в углу комнаты, с волосами, такими же пышными, как крылья птицы, и плавными, как река. Они струились поверх белых округлостей груди, изгибаясь у нежной талии, ниспадая до бедер и теряясь в черном озере, растекающемся поперек пола. Временами она проплывала над кроватью, величаво, слегка нахмурившись, с суровыми чертами викинга. Он хотел разгладить морщинки у нее на лбу, пробежать пальцами по ее лицу.

Один раз он поднял руку, чтобы дотронуться до нее.

Рука исчезла.

Он отметил это без особого удивления и ощущения потери. Он знал – ему запрещено трогать ее. Он знал, что заслужил наказание.

Но она всегда была здесь. Всегда.

Она пела песни Валгаллы.

«О Боже! – сказал голос брата. – Что это за песни?»

«Я не знаю, Джек», – отвечал ему Доминик и говорил про себя: «Не Валгаллы!» – и многозначительно улыбался, понимая, что это просто бравада. Потом опять спрашивал себя: «А что, у меня нет руки?» – и снова объяснял брату: «Она поет по-гэльски. И я буду слушать это вечно? Пение женщины, которую я потерял. Песни на языке, которого я не знаю...»

«Глупый мальчик, – ответил ему Джек. – И всегда будешь таким. Всегда, Доминик Уиндхэм».

«Но я люблю ее», – хотел сказать Доминик, но губы лишь беззвучно шевельнулись. Он вглядывался в лицо брата и снова пытался их произнести, но Джек растворился в тумане.