Книга На прибрежье Гитчи-Гюми - Тама Яновиц

– Извинение принято! – обрадовалась я. – Но и ты меня прости, если я что не так сказала.

Мамочка глядела на меня с восторгом.

– Знаешь, Нэнси, она и впрямь изменилась. Разговаривает почти как взрослый человек.

Я зашмыгала носом.

– Мы так устали в дороге, – объяснила я. – К тому же, сами понимаете, какой это шок – приехать и узнать, что твоя мать стала лесбиянкой. А как вы вообще познакомились?

– На до-джо, – ответила Нэнси.

– А что такое до-джо?

– Это разновидность каратэ, – объяснила Нэнси.

– Мама, а я и не знала, что ты увлекаешься каратэ.

– Ты многого обо мне не знаешь! Уж не думаешь ли ты, что я вообще не меняюсь?

– Я тоже хочу ходить в школу каратэ! – заявил Леопольд.

– Круто! – сказал Пирс.

– Ой, как нам будет здорово! – воскликнула я. – Малибу… Я о нем столько читала.

– Евангелина, где же они будут спать? – сказала Нэнси. – В гостевой спальне Мариэтта с Саймоном, в другой – Теодор, Фред и Шон, в третьей – мы с тобой. Больше места нет!

– Кто-кто в гостевой спальне? – Я чуть не взвыла от отчаяния.

– Только не волнуйся, – сказала мамочка. – Мы все уладим. – Она отвела взгляд и обратилась к псу: – Трейф, бедный ты мой! Они, наверное, вообще тебя не кормили. Какой ты тощенький!

– Он влюбился в меня, и все из-за твоих заклинаний! – сказала я. – И похудел он от любви.

– Какие такие заклинания? – Мамочка посмотрела на меня непонимающе. – Что-то мне мало в это верится. Ну ладно… Так, дети, поезжайте за нами. Пора домой.

Нэнси пошла к машине.

– Евангелина, давай поторапливайся. Я все боюсь, что в наше отсутствие дружок Теодора спалит дом.

Мамочка подошла и обняла меня за плечи.

– Правда, она замечательная? – шепнула она мне на ухо. – По десятибалльной шкале тянет на тройку.

30

– Мне хочется приготовить блюдо, которое символизировало бы радости семейной жизни, – сказал Леопольд. – Помните, Теодор как-то принес мне с блошиного рынка прелестную старинную поваренную книгу. Она называлась «Тысяча один способ доставить мужу удовольствие», девятьсот семнадцатого года издания. Увы, я мало что из нее помню, но могу попробовать приготовить лососевые крокеты. Берется банка лосося, разминается, добавляется мелко нарезанный лук и пара яиц. Из полученной массы надо слепить пирожки и обжарить их на сковородке. Подается с картофельным пюре. Как вы думаете, им понравится?

– Они будут в восторге, – ответила я рассеянно. Мы ехали по автостраде вдоль Тихого океана.

Она оказалась далеко не такой великолепной, как я себе представляла, потому что по обеим ее сторонам не было ни одного незастроенного клочка земли. Чуть подальше, правда, был общественный пляж, но тут же висела табличка «На стоянке мест нет».

– В девятьсот семнадцатом году, когда была написана книга «Тысяча один способ доставить мужу удовольствие», в Калифорнии ничего, кроме чудесных видов, не было, – сказал Леопольд. – Здесь росло множество фруктов: авокадо, гранаты и все такое. Жаль, что я забыл, как делается мороженое с авокадо!

Машина Нэнси свернула на узкую дорогу, ведущую к океану. В ярдах ста от поворота стояла сторожевая будка.

– Они что, берут плату за въезд? – забеспокоилась я. – Пирс, посигналь, чтобы они остановились. У нас ни гроша.

Пирс забибикал. Нэнси притормозила у будки. Мамочка выскочила из машины и подбежала к нам.

– Мам, что, въезд в колонию Малибу платный? У нас ни цента.

– Нет, конечно! Это будка охранников. Здесь охрана строгая – мы не хотим, чтобы кто-нибудь посторонний нарушал наше уединение. Нэнси как раз разговаривает с Фредом: он должен внести ваши имена в список тех, кому въезд разрешен.

Она поманила Трейфа, и тот перепрыгнул на заднее сиденье, а когда туда же села и она, Леопольд тоже пробрался назад и устроился у нее на коленях.

– Что здесь делает Фред? – возмутилась я.

– Он приехал за тобой. Уже три разведенные дамы, имеющие дома здесь, в колонии, сделали ему предложение, но он бережет себя для тебя. Ему, спасибо Нэнси, повезло – он устроился охранником. Поначалу будет поучать тридцать шесть тысяч в год.

– Тридцать шесть тысяч?! – изумилась я.

– Это только поначалу, – повторила мамочка. – А еще он пишет сценарий.

Нэнси проехала в ворота, и мы проследовали за ней. Пирс опустил свое окошко и крикнул:

– Привет, старик! Как ты там? Ну, до скорого!

Я прикрыла глаза.

– Боюсь, я в него влюбилась по-настоящему, – произнесла я через силу.

– М-да… Бедный Фред… – вздохнула мамочка. – Бедный наш Фред…

– Все, достаточно! – оборвала ее я.

– Может, ты сумеешь себя побороть? Вот бедняга… Знаешь, он развесил объявления по всему Лос-Анджелесу – тебя искал. Даже статью напечатал в «Лос-Анджелес тайме». Всех на ноги поставил. Я так надеюсь, что либо ты его, либо он тебя разлюбит – для его же блага.

– Очень мило, – прошипела я.

– А тобой, Леопольд, очень заинтересовалась Нэнси, – ласково сказала мамочка. – Не исключено, что она тебя усыновит. Тогда ты унаследуешь ее дом.

– Вот мне повезет-то! – обрадовался Леопольд.

Мы выехали на узкую улочку, застроенную небольшими домиками, стоящими чуть ли не вплотную друг к другу.

– А дом Нэнси выходит на океан? – спросила я.

– Увы, нет, – ответила мамочка. – Там еще много чего нужно отремонтировать, но мы решили, что Пирс нам поможет.

– Вы же думали, что он умер, – напомнила я.

– В душе я в это ни секунды не верила, – сказала мамочка. – Если бы с одним из вас что-нибудь на самом деле случилось, я бы наверняка места себе не находила. Мне бы сердце подсказало. Притормози здесь.

– Этот участок и без дома стоит недешево, – сказал Пирс. – Ну как, много ты здесь видела кинозвезд?

– О да! Одна из них – мать Шона, правда она уже много лет не снимается. Она играла в андерграундных фильмах Энди Уорхола. С виду они совсем обычные люди. Ну, вот мы и приехали.

– А кто такой Шон?

– Соло-гитарист у Теодора. Пока группа не раскрутится, он будет жить у нас.

– Где мне припарковаться? – спросил Пирс.

– Бог его знает. Наверное, придется оставить машину на улице, но, надеюсь, соседи возражать не будут. Те, кто живет здесь, считают себя свободными личностями, правда ездят все почему-то на «Рейндж-Роверах».

– А домик симпатичный, – заметила я. По фасаду он был обит серой кедровой вагонкой и походил на старинные часы с кукушкой.