Книга Нигде в Африке - Стефани Цвейг

К тому же каждый день Керратерсу приходилось убеждаться, что судьба больше не благоволит ему. На охоте он не мог сконцентрироваться, слишком много думал о Шотландии, а гольф все чаще казался ему напрасной тратой времени для человека, собиравшегося в юности посвятить свою жизнь науке. От его жены пришло долгожданное письмо, в котором она сообщала, что не в силах больше переносить разлуку и хочет развестись; сразу после этого из проклятого штаба армии поступил приказ, который и далее предписывал ему оставаться в Нгонге.

Капитан вздрогнул, заметив, что заблудился в лабиринте своего возмущения. И это случалось с ним теперь чаще, чем в старые добрые времена.

— Предполагаю, — сказал он уныло, — вы все еще хотите, чтобы вас отпустили в Германию?

— Да, сэр, — быстро ответил Вальтер, встав навытяжку, — поэтому я здесь.

Керратерс испытывал любопытство, которое было противно его природе; он считал, что оно неуместно, но ничего не мог с собой поделать. Потом он понял. То, как странный парень отвечал на его вопросы, звучало по-другому, чем в прошлый раз. Прежде всего, изменился его акцент. Он, правда, все еще был весьма мучителен для чувствительного уха, но теперь сержант говорил по-английски куда лучше, чем прежде. По крайней мере, его можно было понять. На этих честолюбивых парней с континента действительно нельзя положиться. Когда другие в их возрасте думают только о личной жизни, эти зарываются в книжки, изучая чужой язык.

— А вы хоть знаете, чем будете заниматься в Германии?

— Стану судьей, сэр, — сказал Вальтер, протянув ему перевод письма.

Капитан удивился. Он, как и его земляки, не выносил тщеславия и гордыни, но, после того как он прочитал письмо, голос его звучал спокойно и приветливо.

— Неплохо, — сказал он.

— Да, сэр.

— И теперь вы ожидаете, что британская армия займется этой проблемой и позаботится, чтобы поганые фрицы подешевле заполучили судью.

— Простите, сэр, я не понял.

— Армия должна оплатить ваш переезд, не так ли? Вы ведь так это себе представляли.

— Вы сами так сказали, сэр.

— Сказал? Интересно. Ну не глядите сразу так испуганно. Разве вы не научились в армии его величества, что капитан всегда знает, что говорит. Даже если он засел в этой забытой Богом стране и ничего не может запомнить. Вы хоть представляете себе, как здесь тупеешь?

— О да, сэр, это мне прекрасно известно.

— Вы любите англичан?

— Да, сэр. Они спасли мне жизнь. Я никогда не забуду этого.

— Почему же вы хотите уехать?

— Англичане не любят меня.

— Меня тоже. Я шотландец.

Оба помолчали. Брюс Керратерс размышлял, почему этому проклятому небританскому сержанту удастся снова вернуться к старой профессии, а капитану из Эдинбурга, у которого бабушка в Глазго, — нет.

Вальтер уже опасался, что капитан окончит разговор, не сказав ни слова о репатриации. Он со страхом, во всех подробностях, представил себе реакцию Йеттель, когда она узнает, что он ничего не добился. Капитан поискал что-то в стопке бумаг, прихлопнул муху, потом встал, как будто только этого и хотел, с отвращением соскреб дохлую муху со стены, в первый раз вынул трубку изо рта и сказал:

— Как вам «Альманзора»?

— Сэр, я вас не понимаю.

— Господи, «Альманзора» — это корабль. Уже давно ходит между Момбасой и Саутхемптоном, перевозит войска домой. Вы, парни, наверно, интересуетесь только выпивкой и бабами?

— Нет, сэр.

— Раньше девятого марта следующего года мне не собрать контингент для этой старой калоши. Но на март, если хотите, я вас попробую записать. Как вы говорили? Сколько у вас жен и детей?

— Одна жена и двое детей, сэр. Я так благодарен вам, сэр. Вы не представляете, что для меня делаете.

— Полагаю, и это я уже слышал, — улыбнулся Керратерс. — И вот еще, что мне нужно знать. Почему вы вдруг заговорили по-английски?

— Не знаю. Извините, сэр. Я даже не заметил.

23

Осознав, что момент идеально подходит для начала новой культурной жизни, беженцы из «Хоув-Корта» за два дня до нового 1947 года единодушно, чего еще никогда не бывало, решили встречать его вместе. Многие эмигранты надеялись очень скоро стать британскими подданными; они неустанно учились, хотя, к сожалению, часто безуспешно, более или менее правильно произносить такие судьбоносные для них слова, как United Kingdom, Empire и Commonwealth[107]. За последние два месяца четыре супружеские пары и двое неженатых мужчин смогли благодаря натурализации снять с себя, по крайней мере официально, ярлык «проклятых беженцев» и принять имена с английским звучанием, которые были куда важнее для их самосознания, чем материальные блага.

Вольгемюты звались теперь Уэллсами, из Лейбушеров получились Лафтоны. Зигфрид и Хенни Шлахтеры использовали эту возможность, чтобы радикально оторваться от своих корней, точнее, имен. Ироничное предложение своих соседей взять себе фамилию Бутчер[108]они решительно отвергли и выбрали фамилию Бейкер[109]. Всех поразило, что именно Шлахтерам удалось принять британское подданство одними из первых. Они особенно мучились со своим новым родным языком и уж точно не сделали для новой родины больше, чем многие другие, заявления которых были отклонены властями без объяснений. Завистники утешались утверждением, что Шлахтеры только потому получили британские паспорта, что чиновник, ирландец по национальности, при собеседовании принял их швабский выговор за кельтский, который редко услышишь.

На New Year’s Party[110]были, разумеется, приглашены миссис Тэйлор и мисс Джонс, а также только что демобилизовавшийся, очень молчаливый майор из Родезии, которого при выборе места жительства обмануло английское название отеля. Но все трое заболели в один и тот же день и одной и той же болезнью. Праздничный комитет постарался сохранить лицо, но разочарование, вызванное тем, что как раз первая вечеринка такого рода была омрачена вдруг возникшим недомоганием, нельзя было подавить за короткий срок, тем более что у комитетчиков еще отсутствовала воспитываемая веками британская выдержка, вызывавшая у них восхищение.

В комитете право голоса имели «молодые англичане», как их язвительно называли. То, что Диана Уилкинс осталась здоровой, казалось им недостаточным удовлетворением за тройной отказ. Конечно, неоспорим был тот факт, что благодаря своему браку с бедным застреленным мистером Уилкинсом она уже много лет имела британское подданство, но Диана абсолютно не умела ценить эту честь. Уже после четвертинки виски она путала англичан с русскими, которых упорно ненавидела.