Книга Зимняя мантия - Элизабет Чедвик (Англия)

– Они еще не атаковали? – Дурацкий вопрос. Кто видел хоть раз турецкую атаку, никогда ее не забудет. Они мчатся на своих низкорослых лошадках, пускают град стрел из маленьких смертоносных луков и снова исчезают. Их мечи в форме полумесяца были такие острые, что с одного удара отсекали кисть человека так, что он сначала даже ничего не замечал, пока не видел свою окровавленную руку на земле у своих ног.

– Нет, милорд, но, кажется, ждать недолго. Как только немного рассветет…

Когда солнечного света будет достаточно, чтобы лучники могли видеть цель, а лошади не спотыкались. Надев пояс с мечом и прихватив шлем, Симон вынырнул из палатки, взглянул на восток и увидел тонкую полоску зари на горизонте.

Сабина уже вышла из своей палатки. Закатав рукава, она торопливо собирала ведра и котелки.

– Если будет битва, – вместо приветствия сказала она, – обязательно понадобится вода.

Симон коротко кивнул.

– Позаботься также о ткани для повязок. Если нужно, посмотри в моих сундуках.

Она согласно махнула рукой и направилась к ручью за водой.

Симон похромал к палатке нормандских предводителей. Им необходимо было подготовиться очень быстро. Как только небо станет серым, турки нападут.

Он подошел к палатке одновременно с Ральфом де Галом и Стефаном Омальрким, которые были уже в боевой готовности. Граф Бохемонд Тарантский, один из старших нормандских вождей, сидел верхом на лошади у палатки. Рядом находились Робер Нормандский и Стефан из Блуа. Бохемонд был высоким, мускулистым воином с грубыми чертами лица и голосом, способным пробить стену с пятидесяти шагов. Люди смело шли за ним в бой, потому что, помимо того что он был крестоносцем, все знали, как он дьявольски везуч.

Теперь он своим могучим голосом изложил план сражения.

– Их слишком много, чтобы остановить их верхом на лошадях, – прокричал он. – Если мы выедем им навстречу, они засыплют нас стрелами. Я послал гонца к Роберу Тулузскому, чтобы он привел свою армию нам на помощь.

– Если мы не атакуем, то что же мы будем делать? Будем сидеть здесь, как цыплята, и позволим им нас захватить? – грубо спросил горластый рыцарь, стоящий рядом с Симоном.

Бохемонд раздраженно взглянул на него.

– Мы выстроимся в оборонительное кольцо и будем ждать подкрепления, – пояснил он. – Пусть женщины и пехотинцы свернут палатки и отнесут их ближе к ручью. Женщины и те, кто не может сражаться, будут ухаживать за ранеными и носить воду тем, кто сражается. Пусть те рыцари, у кого есть латы, спешатся и образуют стальное кольцо вокруг лагеря.

– Это никуда не годится, – заорал рыцарь. – Я лучше умру, атакуя врага, чем буду изображать из себя труса.

– Никто не просит вас изображать из себя труса. – Бохемонд оскалил белые зубы. – Вы скорее изображаете из себя дурака. Хотите быть самым храбрым, тогда берите щит и встаньте в переднюю линию.

Рыцарь сплюнул и начал проталкиваться сквозь толпу собравшихся.

– Те, кто желает умереть за Христа, могут идти с ним, – крикнул Бохемонд. – Те же, кто хочет выжить и увидеть Иерусалим, выполняйте мои команды.

Несколько рыцарей, в основном приятели первого, повернулись и удалились, но большинство остались, чтобы получить подробные распоряжения.

Ральф де Гал положил свою тонкую руку на плечо Симона.

– Я видел, как вы хромали, когда шли сюда. Надеюсь, вы не будете сражаться.

Симон замер под рукой де Гала. Своим намеком тот только что лишил его выбора.

– Я могу стоять, – холодно заявил он, – и принесу больше пользы со щитом в руках, чем с ведром воды.

Де Гал расстроился.

– Я не хотел задеть вашу гордость, лишь спасти ваше тело, – заметил он.

– Милорд, намерения, которых вы никогда не имели, всегда оказывались убийственными, – резко парировал Симон и пошел к своим людям. Хотя боль разрывала ногу, он сделал все, чтобы не хромать, потому что знал – де Гал за ним наблюдает.

Едва солнце показалось над горизонтом, как турки бросились в атаку. Хотя внутри у него все замерло от страха, Симон не мог не восхититься ловкостью и изяществом, с каким турки стреляли из луков с крупов мчавшихся галопом лошадей. Некоторые подъезжали ближе и метали копья через нормандскую стену из щитов, стараясь достать тех, кто за ней укрывался.

Воины, когда в них попадала стрела, вскрикивали и падали, другие тут же поспешно занимали их место. Щит Симона с простым золотым крестом на красном фоне защищал его от подбородка до щиколоток. Даже если стрела и пробила деревянный щит, на ее пути были бы еще латы, кольчуга и уплотненная туника. Но за такую хорошую защиту приходилось дорого платить. Солнце поднималось все выше, и железные кольца кольчуги нагревались так, что к ним нельзя было прикоснуться, а шлемы превращались в суповые котлы. Пот лил с Симона ручьями, как из дырявого ведра, а щит стал таким тяжелым, что ему казалось – на его левой руке сидит взрослый человек. Он хватал ртом горячий воздух, но это не приносило облегчения. Пот заливал глаза, мешал смотреть, и вскоре все виделось ему словно через мутную соленую вуаль. Нога пульсировала и болела – Симон испытывал настоящее страдание. Но он терпел, потому что отойти значило ослабить защитную линию.

Каждый час первые ряды отходили назад на короткий отдых, и женщины и те, кто не был в строю, приносили им воду из ручья. Симон, спотыкаясь, уступил место рыцарю, коснувшемуся его плеча, и поплелся к своей палатке. Сабина уже ждала его с ведром воды.

– Пей медленно, иначе вырвет, – посоветовала она, подавая ему чашу с водой. Его рука так тряслась, что он с трудом отстегнул подвижную часть шлема и поднес чашу с драгоценной жидкостью к губам. Большая часть воды пролилась ему на грудь.

– Тебе плохо, – с тревогой заметила она. – Тебе не следует туда возвращаться.

– Господи, тебе тоже плохо, – огрызнулся он. – Я так же готов к битве, как и любой другой. Даже если мое тело слабеет, мой дух заставит меня выдержать.

– Твой упрямый дух, – зло возразила она, но тут же успокоилась. – Сядь. – Сабина показала на походный стул. – И не ври, что тебе этого не хочется. Тебя только подтолкни – и ты свалишься.

Он хотел испепелить ее взглядом, но она не отступила. Он сделал два неуверенных шага и тяжело опустился на стул. Дрожали не только руки, тряслось все тело. Он протянул Сабине пустую чашу, и она снова наполнила ее. Но не отдала ее ему в руки, а осторожно сняла с него шлем и вылила ему на голову. Симон вздрогнул, не столько от неожиданности, сколько от удовольствия. Холодная вода струилась по шее и вниз, по спине. Она еще дважды сделала это, прежде чем дать ему снова напиться. Симона мучила такая жажда, что казалось, сколько бы он ни выпил, он никогда не напьется.

Сабина взяла его шлем и стала выкладывать его изнутри кусками льняной ткани.