Книга Самарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой

Воевода Лутохин помрачнел щекастым лицом, махнул рукой в сторону Волги, удрученно сказал:

— Смерть от разбойных казаков принял.

«Вот нашего бы воеводишку Алфимова с его прехрабрым маэром Циттелем сюда, в Саратов, поближе к горячему месту! Куда как ретивы на словах… Ну, брат Мишка, — и он глянул на своего ратного друга, а у того печаль на лице, словно бы над могилой родителя склонился с прощальным поклоном и последней горстью земли в руке, — влипли мы с тобой… и со своими стрельцами! Что делать будем?»

Похоже было, сотник Пастухов без слов понял его смутные беспокойные мысли, потому как тихо сказал:

— Сломал козел голову по самую бороду! — и плюнул под ноги в досаде. — Грех о покойнике так говорить, да зачем полез на город один, не разведав, кто там сидит, один, с малой ратной силой? Знал о нашем выходе, а не дождался! Может статься, расхрабрился до безмерия, один намыслил Стеньку Разина срубить под корень, а глядь — себя обухом в лоб хлестнул… нас здесь на такое же разбитие обрек! Вот и выходит, что мы не спавши, себе беду наспали, как тати лесные…

С такими тяжкими мыслями они вошли в город, тесный, пыльный, с плетнями и амбарами, с ребятишками в придорожных зарослях полыни и высокой лебеды. Завидев воеводу и незнакомых стрелецких командиров, мальцы враз затихали, прятались в пыльном бурьяне, оставив на время свои шумные игры. На пороге саратовской приказной избы прибывших встретил суровый лицом, седоусый стрелецкий командир из московских стрелецких полков. Цепким взглядом темно-серых глаз он оценивающе оглядел сотников, назвался:

— Лаговчин Василий, голова московских стрельцов. В Саратове от приказа Тайных дел для обороны средней Волги от воровских казаков. А посему и ваш теперь старший командир, ежели в скором времени не последует какого разъяснения, куда вам следовать. Прошу в горницу, не мешкая, накормим обедом. И о ваших стрельцах озаботимся. — Лаговчин приметил, что один из казанских сотников, не из православных, спросил: — Ты язык калмыков разумеешь? Изрядный толмач надобен.

Сотник не удивился таким спросом, ответил с легкой улыбкой:

— Я токмо обличьем схож с татарином, но крещен и Прозван Марком Портомоиным, потому как родитель мой содержал в Нижнем Новгороде бани и портомоечную. А родимая матушка и в самом деле из крещеных татарок, по матушке — и глаза черные, и волос прямой и темен… В чем нужда, сказывай, голова.

— Ныне поутру мои стрельцы изловили калмыцкого подлазчика, теперь в погребе сидит и скулит от холода. Пытал его словесно — к чему под Саратов явился, да по-нашему не разумеет ни слова. Альбо хитрит, бестия. Сумеешь снять спрос?

— Пущай приведут, как ни то потолкуем. — Марк Портомоин, войдя в приказную избу с прочими сотниками, тако же снял шапку и перекрестился, глянув продолговатыми черными глазами на иконостас за медной лампадкой в правом углу довольно просторной и чистой горницы. В левом углу у окна примостился мордастый дьяк со своими бумагами и пучком заточенных гусиных перьев.

Воевода услал его с наказом сготовить стрелецким командирам скорый, но не скудный обед и подать сюда, в горницу. Задев боком письменный стол и сдвинув его с места, дьяк боком-боком протопал к двери, бухнул ею и затопал по крыльцу в дом напротив приказной избы.

— Экий медведище! — воскликнул удивленно стрелецкий голова Давыдов. — Ему бы пушкой на струге играть, а не перьями скрипеть! Слышь, воевода, пошто держишь такого молодца в пустяшном деле?

Кузьма Лутохин засмеялся, прошел к столу дьяка, взял с него исписанный лист, повернул к свету. Стрелецкий голова Лаговчин пояснил:

— Это я донесение в приказ Тайных дел повелел сочинить этому Вертидубу, как в шутку кличут его саратовские горожане да и посадские тоже… Да и подлинное имя ему под стать — Лев Федоров сын Савлуков. Весьма разумен, по два раза одно и то же ему втолковывать не надобно. Видите, поутру велел ему приготовить обстоятельное извещение в Москву, а вижу, что и готово.

— Чти сам, голова, секрета большого нет. А им тако же знать надобно, — воевода передал бумагу Лаговчину, и тот неспешно развернул листы, быстро пробежал глазами. Стрелецкие командиры, усевшись на лавке, слушали сообщение о здешних обстоятельствах и больших тревогах за город.

— «За малолюдством служилых людей города Саратова держать будет некому, — читал стрелецкий голова Лаговчин выборочно из длинного донесения. — Да на Саратове ж для поспешения твоим великого государя ратным людем всяких хлебных запасов твоих великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича… дворцовых и икряных и синбирских промыслов, и великого господина святейшего Иосифа, патриарха Московского и всея Руси, и преосвященного Лаврентия, митрополита Казанского и Свияжского, и живоначальные Троицы Сергиева монастыря, и многих твоих великого государя торговых и всяких чинов людей многие запасы на Саратове есть…» — Василий Лаговчин положил на стол донесение, добавив от себя: — Не приведи, Господь, ежели в скором времени грянет под Саратов разбойное скопище изрядной силой, тогда все сие богатство окажется в руках Стеньки Разина, ему в усиление и на прокорм… Чу, ведут калмыцкого подлазчика!

Двое бородатых стрельцов втолкнули в горницу упиравшегося кряжистого пленника в теплом халате, в шапке с меховой оторочкой, в тупоносых сапогах из белой кожи. Пленник встал у двери, расставя кривые ноги шире плеч, словно находился на зыбкой палубе струга и опасался упасть. Изредка, должно быть от боли, кривил губы под свисающими ниже подбородка усами и подергивал стянутые за спиной руки.

Сотник Портомоин спокойно подошел к калмыку, уверенно глянул в настороженные глаза. Степняк понял, что спрос будет вести человек, хорошо знающий его язык и теперь не отвертеться от разговора… Марк спросил о чем-то, калмык шевельнул длинными черными усами, зыркнул на воеводу, который спокойно уселся на свое место за большим столом. Потерев побитую до синяков щеку о правое плечо, пленник нехотя ответил.

— Он служит сотником у калмыцкого тайши Аюки, — перевел Марк Портомоин слова пленника. — И здесь от тайши как доверенный доглядчик о ратной силе города, надо думать, — добавил от себя сотник. И еще спрос. И ответ, который заставил стрелецких командиров насторожиться:

— Он сказывает, что тайша Аюки не согласился с другими калмыцкими тайшами о большом походе…

Воевода Лутохин — словно кто жару под него сыпанул! — взвился с места, подбежал к подлазчику, дернул за рукав теплого стеганого халата.

— Говори, что за поход и куда сватаживаются калмыцкие тайши? Не к разбойному ли атаману Разину в подсобники? Скажи ему, Марк, коль без обмана ответит, спущу в степь беспомешно и коня ворочу с его поклажей. Еще и от себя гостинцы дам немалые!

Сотник Портомоин, иной раз в затруднении подбирая нужные слова, долго втолковывал калмыку речь воеводы. Выслушивая толмача, калмык распрямлял спину, в глазах исчезла настороженность, сверкнули искорки надежды на избавление от сырого и холодного погреба, что, похоже, было для него страшнее петли…

Выслушав его торопливый ответ, Портомоин повернулся к воеводе пересказать, а тот воротился к своему месту, но не сел, а стоя, внимательно поглядывал то на калмыка, то на толмача. Выдавали его волнение пальцы, изломавшие большое гусиное перо.