Книга Пока ты моя - Саманта Хайес

– Не обращай внимания на других людей, – ответил Джеймс. – Они не знают, что мы по-настоящему чувствуем.

– Это так быстро… – повторила я то, что говорила и о чем думала уже тысячи раз.

– Элизабет желала бы мне счастья, – возразил Джеймс. – Такой она была удивительной.

– Печально, что мне не удалось познакомиться с ней, – сказала я, но тут же осознала, что в противном случае мы с Джеймсом не обсуждали бы сейчас совместную жизнь.

Наверное, это было в высшей степени эгоистично – чуть ли не радоваться тому, что Элизабет умерла? К тому времени мы с Джеймсом виделись на протяжении нескольких месяцев. Под «виделись» я имею в виду нечто более глубокое и значительное, чем просто профессиональные встречи, в ходе которых я помогала ему обеспечить благополучие мальчиков. Джеймс просто великолепно заботился о близнецах. В сущности, я уверена, что благодаря заботам о сыновьях и нашим зарождающимся отношениям он и сумел справиться с горем. Маленькие дети и я помогли ему миновать ранние этапы несчастья.

– Кажется, что это просто слишком быстро, – стояла на своем я. – Люди обязательно будут судачить, нравится нам это или нет, Джеймс. Они скажут, что я – кто-то вроде хищницы, переехавшей к тебе, чтобы занять место Элизабет.

Мне хотелось плакать от бессилия, но я сдержалась. После всего, через что мне пришлось пройти, после того, как я практически распрощалась с надеждой встретить кого-то еще после расставания с Мартином, – в конце концов, мы были вместе одиннадцать лет, – я и подумать не могла, что снова обрету любовь, не говоря уже о семье.

– Мне плевать, – ответил Джеймс. Он привлек меня ближе и почувствовал мою дрожь.

– Эй, – нежно сказал он, – не бойся.

А потом Джеймс взял меня за плечи и отодвинул от себя на расстояние вытянутой руки. По моей левой щеке катилась одна-единственная слеза, которую я проклинала за то, что она слабовольно выскользнула, выдав мои истинные чувства.

– Я хочу, чтобы ты переехала ко мне и мальчикам, Клаудия. Я хочу этого больше всего на свете. Скажи, что переедешь.

В тайном пространстве моего сознания ответ возник мгновенно: «Да!» Но я была не настолько глупой, чтобы тут же соглашаться, так что пришлось натянуть на лицо задумчивое выражение и подавить улыбку, готовую вот-вот заиграть на моих губах. Это было началом новой жизни. В конечном итоге, после всех жестоких разочарований и эмоциональных расстройств, которые я вынесла с Мартином, мне предложили еще один шанс на счастье. Я и подумать не могла, что это когда-нибудь произойдет.

– Это сущее безумие, – засмеялась я.

Джеймс тоже залился смехом. Фактически он смеялся уже через несколько дней после того, как узнал о кончине Элизабет, и я никак не могла этого понять. Но сейчас, зная его достаточно хорошо, я осознаю, что это был его способ справляться с горем. Человек может выдержать серьезное нервное напряжение, но потом его разум обязательно отвлечется, направит свою работу в другую сторону, максимально приближенную к нормальному состоянию. Это самосохранение, и я, в определенной степени, делала то же самое. Мы оба восстанавливались после тяжелых потерь, оба безнадежно запутались и все же пытались в высшей степени рассудительно, по-взрослому, преодолеть свои невзгоды.

– Безумие, да. Но я полюбил тебя, Клаудия. Я хочу жениться на тебе. Я хочу, чтобы ты стала матерью Оскара и Ноа.

А я слышала только эти слова: «Я хочу, чтобы ты стала матерью». Так он оказался необычайно близок к тому, чтобы сделать предложение. И я вышла замуж так же естественно, как готовила ужин или заботилась о мальчиках, так и не получив больше конкретно сформулированного предложения руки и сердца.

Сколько раз я пыталась стать чьей-то матерью? И сколько раз я терпела неудачу?..

И вдруг я вмиг перестала быть неудачницей. Я игнорировала вопли сомнения в моей голове и подчеркнуто не замечала осторожные предостережения родных и друзей, когда они вскидывали брови и принимались уверять, что время для наших отношений с Джеймсом выбрано неверно. «Он только что потерял жену, Клаудия… Неужели ты действительно хочешь растить чужих детей? Деньги притекли к нему от умершей жены…» Я и понятия не имела о размере наследства, которое Элизабет оставила Джеймсу, как и о состоянии ее семьи, и, в сущности, у меня еще оставались сомнения по поводу личных дел моего избранника. Но я старалась не придавать значения всем этим пересудам и предупреждениям, сыпавшимся на меня одно за другим из уст благодетелей человечества, которых не устраивало мое недавно обретенное счастье.

Для нас все было просто. Он страдал. Я страдала. А вместе мы начали приходить в себя. У меня ни разу не возникало и мысли о том, что Джеймс лишь использует меня в качестве заменителя матери для своих детей или рассматривает как находящуюся под рукой няню и домработницу с проживанием, призванную исправить его поломанную жизнь. А если бы подобная мысль и пришла мне в голову, я тут же прогнала бы ее прочь. Я любила Джеймса, любила его сыновей. Я хотела быть их матерью. Я хотела быть женой Джеймса. Он пообещал, что у меня будет свой собственный ребенок, и я поверила, что он даст мне это счастье. На первых порах я не осмеливалась упоминать обо всех своих выкидышах и рождении мертвых детей. Я хотела, чтобы это было частью моего прошлого, но не будущего. Я пришла к выводу, что это была вина Мартина, не имеющая ни малейшего отношения к моему организму. Даже когда врачи говорили мне о том, что сомневаются в моей способности когда-либо стать матерью, я отказывалась прощаться с надеждой.

– Черт, да как же меня это достало! – вырывается у меня в тот самый момент, когда Зои возвращается домой. Она напевает что-то себе под нос.

– Неужели я слышала, как кто-то ругается? – весело произносит она, засунув голову в дверь гостиной.

Она застает меня сосредоточенно посасывающей уколотый иголкой палец.

– Я совершенно ни на что не гожусь, – говорю я, мимоходом вскидывая голову, глядя на няню и помахивая блузкой.

– Мне очень жаль, я хотела сделать это для вас. – Зои немного краснеет и входит в комнату, мягко забирая у меня одежду. Крошечная пуговица болтается на спутанном хлопке. Зои не знает, по поводу чего я выругалась, – блузки или уколотого пальца. А ругалась я на самом деле из-за своей глупости – перед тем, как рассказывать полиции о Зои, следовало поговорить с ней лично.

Няня усаживается рядом со мной.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает она.

Я пристально смотрю на ее лицо. И не вижу ничего, что выдало бы мало-мальскую нечистоплотность, ничего, что подтвердило бы мои тревоги.

– Зои, подождите-ка. Мне нужно кое-что у вас спросить.

– О, конечно, – любезно отвечает она. – В чем дело?

В ее голосе сквозит еле заметное сомнение, но она явно не ожидает щекотливой темы, которую я собираюсь поднять.

– Зои, когда я искала книгу, наверху, на чердаке, я не могла не заметить кровь на одной из ваших кофт. – На мгновение замолкаю. Теперь она знает, что я была в ее комнате.